Без боя не сдамся - [2]

– Хэй, бро! – крикнул Антон фигуре в рясе, скрывшейся теперь за дощатым сараем. – Братишка! Иди сюда! С девчонками познакомим!

Туристы расхохотались, а Никита прошёл чуть вперёд, будто был не с ними. Он довольно скалился, чувствуя себя отомщённым.

– Чувак! Да они не кусаются! Честное слово! Хорошие девчонки! Отче, иди сюда, – не унимался Юра.

* * *

Но молодой послушник не показывался. Прижавшись лицом к тёплым доскам сарая, он дрожал. В висках стучало, по спине тёк горячий пот. Послушник не мог совладать с собой. С застилающим разум гневом он ударил по тонкой дощатой стене и, пробив её кулаком, прошептал сквозь зубы: «Сволочи».

Глава 2 «Помилуй мя, грешнаго»

Уже третий год Алёша Колосов жил при Святодуховом ските. В первый день здесь ему сказали: «Запомни два слова: простите и благословите». И именно их поначалу произнести было невыносимо трудно.

Долго он оставался обычным трудником[1], и лишь недавно ему дозволили принять послушание. Просил Алёша благословления батюшки и на постриг, но отец Георгий отказал, говоря: «Монах – это воин Царя Небесного, который бьётся на передовой. Он не может отступить и уйти с поля, позади него – Бог и Царствие Его, а впереди – невидимые, иногда неведомые враги. Для монаха смертельная битва длится всю жизнь. Сначала он отрекается от мира, потом совершает подвиг, и только в конце его ждёт награда или посрамление. Не спеши, Алёша. Ты не готов ещё. Совсем не готов. Всему своё время».

Алёшина битва шла в основном с самим собой: с желанием поспать и полениться, со слабостями и старыми привычками. Неделя к неделе, месяц к месяцу, год к году среди икон и людей, отрёкшихся от радостей мира, – атмосфера скита пропитывала Алёшино нутро, растворяя привычки и воспоминания о прошлой жизни.

Скит благоустраивался и разрастался. Монахи были страннолюбивы: принимали трудников и летом, и зимой – послушаний всегда хватало. Кто-то приезжал, попросту оставшись без работы, кому-то хотелось вкусить благости – почувствовать себя иначе, кто-то помышлял о постриге, а кто-то – об исцелении. Приходили сюда и бывшие уголовники, желающие «перекантоваться», и совсем неверующие, кому податься было некуда. В первый Алёшин год в скиту чуть ли не каждый день разнимали братья трудников, особенно когда новичка задирал кто-нибудь из случайных людей. Но они уезжали, а дёрганый, злой на весь мир мальчишка оставался. Не отсылал его отец Георгий – нагружал работой, беседовал подолгу то строго, то ласково, наказывал епитимьями: дополнительными послушаниями и долгими часами молитв, но не прогонял. А когда достроили новый дом-общежитие, отдал настоятель Алёше, ещё и не послушнику пока, отдельную комнатку-каливу. Два на два метра всего – да не со всеми жить. Роскошь по уставу скита дозволительная лишь инокам. Отец-эконом даже повздорил из-за этого с игуменом, но слово отца Георгия было последним. Всегда.

Братья говорили о светлом, счастливом мире, который обрели здесь. Алёша верил им на слово, сам того не испытывая. Он работал в огороде, помогал на стройке, таскал воду, мёл двор перед общежитием. Честно отрабатывал пребывание в скиту. По десять часов в день послушник должен был посвящать молитве. Заученные слова он повторял про себя до сна и после, во время работы и трапезы. Монотонные слова молитв постепенно припорошили внутренний гнев, как снег землю. Только ночами порой приходили к Алёше незваные мысли о том, что занимает он не своё место, злоупотребляя добротой монахов. И откуда-то исподволь старые мечты свербели о несбывшемся. Впрочем, почти каждый из насельников мог дать сто очков вперёд любому, кого знал Алёша в прежней, мирской жизни. А потому ему хотелось оправдать доверие людей, которых уважал.

Со временем Алёша научился сдерживать ярость, и ему уже не хотелось, как прежде, разрушить всё, когда что-то не ладилось, разбить всякое лицо, в котором читалась усмешка. Отец Георгий не уставал повторять, что «все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии», а значит и Алексей – дитя Господа. Но прививка от счастья, полученная в детстве, была сильнее.

Строгий, логичный распорядок приносил спокойствие. А природа – без капли лжи и пафоса, от красоты которой так часто замирало Алёшино сердце, была доказательством того, что Бог есть не только в молитве и на иконах у алтаря. Раньше Алёша будто и не замечал всего, только здесь почувствовал себя посвящённым в её таинства, Алёша снисходительно, как на детей неразумных, поглядывал на туристов, что фотографировались на фоне горного великолепия, заслоняя «бесценным я» главное, чем стоило любоваться. Горожане в модных костюмчиках резвились в горах, не слыша за собственными криками естественной, волшебной музыки – шелеста леса, трелей птиц, плеска реки. Нередко выпив и закусив, приезжие прыгали по пенькам с вытянутой рукой с планшетом или мобильным и радостно возвещали: «Здесь есть Интернет!», словно это было единственное, зачем они сюда приехали.

Алёша усмехался. Ещё не монах, но уже не мирянин, не успевший толком разобраться в самом себе, он чувствовал перед этими людьми странное превосходство – такое безотчётно ощущает мускулистый спортсмен перед сутулым ботаником.