Бесы с Владимирской горки - [24]

И он вскакивал со своей узкой койки и молился, молился, порой до утра, молился, пока плач не стихал – молился об усопших и плачущих над ними, надеясь, хоть так облегчить им нестерпимые муки. И испытывал мучительный стыд оттого, что ему ничего не грозит, что он в единственной во всем Киев-граде обители, куда не вправе вступить холерная Смерть.

И пытался понять, – хоть и не в его это было власти, конечно, – нельзя ли разместить под Варвариной обителью всех? Или сделать весь Киев Варвариной обителью?

Но иногда он слышал вовсе не плач, а смех… необъяснимый детский смех.

И тихий смех пугал его больше, чем плач. И непонятная дрожь шла по телу.

Вдруг именно так и смеется киевский бес?

В детстве мама Лиза рассказывала страшные истории о бесах болезней, они бродят по ночам и носят свою голову под мышкой, и заглядывают в дома честных людей, позабывших перекрестить окна на ночь, и поднимают свои отделенные главы повыше… Кого приметят, тот поутру и умрет.

Монахи же любили рассказывать, что именно тут, под их монастырской горой, и обитает главный киевский бес, проживающий в Чертовом беремище со времен поганых идолов – древних и свергнутых языческий богов.

Ведь Беремище – означает чрево. И в самые страшные лютые годы, во время пожаров и войн, засухи, голода, мора, Чертово чрево плодит и множит бесчисленных новых бесов, чертей. А главный бес нашел себе новую обитель под чугунным и черным пьедесталом ново-идола – князя Владимира.

Потому-то тут, над обрывом, над беремищем и поставлен был их монастырь архангела-воина Михаила – победителя дьяволов, бесов и чертей. Потому и почивает в нем пресвятая дева Варвара – гонительница ведьм, чертей, упырей, болезней и бесов.

И хорошо, что завтра крестный ход – все дурное отступит. И губительная язва наконец-то пойдет на убыль.

Варвара защитит не только свою малую обитель, но и обитель большую – свой Город Киев. И завтра Алексею предстоит важный день. Коли повезет, он будет помогать гробовому благолепно облачать святую Варвару в богатые парчи – одевать святую деву в нарядную царскую одежду, перекладывать среброкованную раку на украшенные лентами носилки…

Да только не повезло – не судилось.

* * *

Утром дядька, отец иеромонах Александр, неожиданно дал ему послушание.

– Знакомец мой, журналист Подлудкин, утром письмо мне прислал, вот ответ ему, – сказал он Алеше сурово. – Сходишь за Канаву[5], отдашь мое послание. И попроси, чтобы с делом не медлил! А если задержишься, там и заночуешь, у няньки своей, Авдотьи. Помнишь еще, где обитает она?

– Мне сегодня за Канаву иди? – ужаснулся Алеша.

– А я что сказал… или ты холеры боишься? Или не веришь, что тебя охраняет сама святая Варвара?

– Верю конечно, всем сердцем… Но ведь я пропущу крестный ход?

– Другому я такое послание доверить никак не могу, – словно извиняясь, сказал ему дядька. – Дело особенной важности. Прошлой ночью в Лавре одному из монахов видение было, – голос дядьки стал сатирическим и раздраженным, – явилась к нему якобы Дама Холера и сообщила, что имеет намерения оставить наш Город. Каково?!

– Хорошо бы, – сказал Алексей, недоумевая, чем эта новость так задела дядюшку, в том же лице отца Александра, считавшегося правой, а заодно и левой рукой их благочинного и настоятеля. (Впрочем, последний еще в мае отбыл в Москву для обсуждения публикации своих многочисленных научных трудов о путешествиях по христианским святыням Востока, и ожидали его преосвященство не раньше Петровок). – Хорошо бы, холера оставила Киев.

– Оставит, конечно, – рассерчал дядька. – Мы мощи вокруг монастыря обнесем, и смерть холерную разом прогоним… Мы холеру прогоним, а лаврский монашек себе все заслуги возьмет? Видишь, из Лавры уже и новость рано утром в газетку отправили, – ноздри дядьки раздулись, казалось, каждый волос на взъерошенной его бороде стал подобным ядовитой змее, готовым ужалить в ответ. – Но я этого так не оставлю… неси письмо рабу божьему Подлудкину, да гляди, не потеряй по дороге, – судя по толщине конверта, который Алексей принял из дядькиных рук и осторожно положил в свою холщовую сумку, депеша была ценной в прямом смысле слова. – Он уж знает, как распорядиться моим посланием. Пусть газетчики про эту новость позабудут.

Все знали, что в Иерусалиме земли русской, святом граде Киеве Златоверхо-Михайловский монастырь по почитанию второй после Лавры.

Но быть вторым означало всегда быть не первым!

Сразу после посещения лаврских пещер, где почивали в раках отцы Печерские, преподобномученики, священномученики и святители, все паломники Киева – и гетманы, и князья, и цари, и крестьяне шли на поклон к святой Варваре, оттуда уже отправлялись в Софию к мощам митрополита Макария и иконе Николы Мокрого, затем в Десятинную и Андреевскую. От весны до поздней осени, на каждого жителя Киева приходилось по пять гостей града – паломников, путешественников, странников.

Но, конечно, не в этом холерном году…

Однако поток к святой Варваре лишь умножался! Когда в Киев-град входила Дама Холера, Злато-Михайловский становился Первым монастырем. Тут все искали спасения, тут все искали надежду! И теперь уже лаврские насельники поглядывали на Михайловский снизу вверх, не без суетной ревности.