Бестселлер - [200]

Коллекция афиш хранилась на библиотечной полке. Игра шрифтов и блеклый запах суконных боковых кулис. А некоторые дубликаты украшали стены. Одна афиша приглашала довоенных абонентов на вечер памяти Жуковского. И тут конец лирическому отступлению, пора представить герра Вайса.

Не первый раз и не второй являлся он в Библиотеку. Имел бумагу-предписание как эмиссар комендатуры. Был вежлив, расспросами не досаждал, усерднейше перебирал все каталоги, заглядывал и в книги. Однако ни Бурцев, ни профессор Сватиков, старинный друг В.Л. и, кажется, единственный член правления Библиотеки, оставшийся в Париже, ни другой профессор, историк Мельгунов, никто из них не угадал, какое, в сущности, препоручение имеет этот немец.

С В.Л. он в долгие беседы не вступал. Но и не скрыл, что знает, с кем имеет дело, поскольку был он в Берне, на суде, и слушал показания В.Л. Наш Бурцев испугался не на шутку. Но помаленьку убедился, что он не слишком лакомый кусочек для гестапо. На то обиды не почувствовал и несколько расположился к Вайсу. И даже сократил, обузил предположение о том, что Гельмут Вайс, владеющий живым великорусским, имеет как разведочный сотрудник специфическое направление.

Герр Вайс был прибалтийский немец, родился в Ревеле, теперь он – Таллинн, учился в Дерпте, теперь он – Тарту. Старинное прозвание весьма почтенное – Ливонские Афины. Губерния была российская, потом республика союзная, но, к сожалению, советская. Бывал ваш автор в послевоенном Таллинне, бывал и после зоны, у лагерного друга, надежного эстонца; бывал и в Тартуском архиве, что на Лийви. Опять бы тронуть мне струну чувствительную, но это здесь уж точно было бы не «в строку». Кому охота, откройте повесть «Синие Тюльпаны», а я подамся вновь к тому простенку между окон, где жухнет старая афишка: «В 8 с половиной часов вечера состоится…».

Вечер был, сверкала декламация, потом вокал; рояль был весь раскрыт. Простим Жуковского! Он замечательный, он русский, хоть мамочка турчанка. Простим Жуковского, как мы прощаем Шолохова за то, что Гришку Мелихова родила нам басурманка.

В.Л. тот вечер посетил, однако, правду вам сказать, скучал: в поэзии он признавал одни «гражданские мотивы». Но музыка, вокал… Когда-то в опере «Кармен» нашел другие. На вечере Жуковского он обнаружил свое знакомство с «Лесным царем», и вот теперь герр Вайс разулыбался. Само собой, германских гениев он ставил выше прочих. А вот Жуковскому симпатизировал сердечно. Тот в Дерпте наездами бывал, и Дерпт своим немецким духом навеял на русского поэта любовь к поэзии швабской, а пуще – к Гете. Издал Жуковский «Fьr Wenige» – герр Вайс хранил библиографическую редкость – и в этом альманахе «Для немногих» печатал переводы. Прекрасные, а истинным шедевром, сомненья быть не может, «Лесной царь», где лейтмотивом древняя легенда о похищении детей.

«Кто скачет, кто мчится», – полувопросительно промолвил Бурцев. «Гете, – сказал герр Вайс, – Гете служил начальником лесничих, а Гердер, в известном смысле учитель Гете, нам создал культ древнегерманских песен, сказок и преданий».

В.Л. почувствовал на скулах скучливую опаску: сдается, эмиссар уж оседлал конька. Мудреного, добавлю я, конька. Вайс, мне кажется, предвосхищал учения о знаковых системах. Сомненья есть, я ведь профан, но все же, все же… Из увлеченных рассуждений герра Вайса немногое, скажу вам без злорадства, извлек и Бурцев. Его, однако, насторожило обращенье Гельмута к подвалу Ипатьевского дома, где узница-царица то ль начертала фашистский знак, то ль его хранила, как и «Протоколы сионских мудрецов», однако у В.Л., скажу вам прямо, ума-то недостало понять глубины знаковых учений.

Однако очень явным было увлеченье герра Вайса германской мифологией, в легенде о похищении детей герр Вайс разгадывал какой-то сокровенный смысл. У, сумрачный германский гений… Питает всех ученых, особенно педантов, библиография, надежды подает – библиофильство. Гельмут, эмиссар историко-филологических наук, средь раритетов Тургеневской общественной нашел старинный фолиант, который назывался «Символы и эмблематы». И сочиненье «Хижина в лесу и добрые тети». С картинками. И то, и это входило в круг научных интересов герра Вайса, как, собственно, и альманах Жуковского, задуманный под кровлей Дерпта, каковой, по мысли Гельмута, и вдохновил Жуковского на перевод стихотворенья Гете «Лесной царь».

Наверное, вам сей немец видится тщедушным, близоруким и сутулым, с залысинами, как прибалтийские заливы. О нет, герр Вайс не походил на книжного червя. Он был мужчина видный. Костюм носил он серый безупречный, вот разве без нарукавного опознавательного знака, за что, понятно, не мне бранить его.

Бранить, пожалуй, должен бы меня читатель. Но я прошу не думать, что автор «распространился» просто так.

Поймите, сумрачный германский гений уж начинает претворенье сказки в быль. Кто б ни скакал и кто б ни мчался, а нет спасенья от Царя Лесного ни мальчикам, ни девочкам числом в четыре тысячи.

* * *

В тот день филолога сменил фельдфебель. Пруссак нисколько не надменный, но основательно-спокойный, как гроссбауер. В его распоряженьи были солдаты, тяжелые грузовики и сотни ящиков размером в кубометр. Грузили, увозили книги. Происходила ликвидация Тургеневской библиотеки.