Бессмертный город. Политическое воспитание - [24]

История, поведанная г-жой Штраус за чашкой ромашковой настойки, была трагичной, но с той поры, навсегда ставшей вехой в ее жизни, прошло столько лет, что отдаленность во времени делала эту историю скорее сказкой, чем реальной драмой, пережитой некогда этой женщиной во всем черном с муаровой лентой на шее. Впрочем, старая дама, казалось, сама получала странное удовольствие, вспоминая перипетии ночи, которая за несколько часов сделала ее женщиной, матерью, вдовой. Чуть ли не с неприличной настойчивостью, настолько она входила в подробности событий, развернувшихся в этом самом пансионе одной январской ночью сразу после окончания первой мировой войны, она рассказала, как во время свадебного путешествия с молодым супругом, осыпавшим ее драгоценностями после их свадьбы в одном из северных городов, откуда они были родом, она ждала приезда в Н., чтобы отдаться ему.

— Что вы хотите? Я была тогда юной и романтичной — И на ее губах заиграла легкая улыбка, которую и грустной-то назвать было нельзя. — Иные мечтают о медовом месяце в Венеции или на Капри, я же приехала сюда в возрасте пятнадцати лет, безумно влюбилась в этот город и, покидая его, желала лишь одного: вернуться сюда со своим избранником; я без памяти была влюблена в мужа.

Свадьба состоялась в их родном городе, затем молодые сели в спальный вагон поезда до Н., но, уточнила г-жа Штраус, в разные купе. Приехали они в Н. в такую же непогоду; может, было не так холодно и не так много снега, но все же стояла морозная снежная зима. Оставив багаж в пансионе Вебер — так звали дальних предшественников г-жи Беатрис, — они тотчас же поднялись на холм Сан-Роман взглянуть на город.

— Как и я, — вставил Жюльен, которого это совпадение вывело из состояния молчаливого оцепенения.

— Как вы? Надо же, любопытно!.. — Но на этом любопытство старой дамы иссякло, и она продолжала: — Весь день мы гуляли, а вечером засветло вернулись в пансион. Ужинали в столовой, что сохранилась и по сей день и совсем не изменилась, потом поднялись к себе.

М-ль Штраус внимала рассказу матери, который, должно быть, знала наизусть, с заинтересованным видом человека, впервые слушающего небылицу с неожиданными и захватывающими дух перипетиями. Дойдя до этого места в своем рассказе, старая дама заговорщически улыбнулась Жюльену:

— Засыпая, я была счастливейшей из женщин, но ночью...

Ночью она почувствовала на себе — в этом она была совершенно уверена — чьи-то руки. Первой мыслью было, что это муж. Затем она разглядела в темноте незнакомую фигуру. Закричала. Г-н Штраус очнулся от глубокого сна, зажег лампу, и незнакомец, застигнутый на месте преступления, вонзил ему в сердце нож. Смерть наступила мгновенно.

Поскольку на полу были найдены драгоценности, которые она оставила перед сном на комоде, полиция решила, что это ограбление, плохо обернувшееся для молодоженов, а юная вдова не посмела признаться в том, что почувствовала, проснувшись. Девять месяцев спустя убийца понес заслуженное наказание перед воротами служившего тюрьмой дворца Пилотта на западной оконечности города, и чуть ли не одновременно на свет появилась м-ль Штраус.

— Вот почему все эти годы не проходит зимы, чтобы я не приехала в Н. Я поднимаюсь на холм Сан-Роман в память о той нашей прогулке, затем день за днем обхожу город, музей за музеем, дворец за дворцом, как наверняка пожелал бы сделать мой муж.

Дочь ее уточнила:

— Каждый год мы останавливаемся именно в этой гостинице, мама требует у хозяйки ту спальню, в которой умер мой отец. Маленькой я знавала госпожу Вебер, затем госпожу Сафи, госпожу Джулию, а теперь госпожу Беатрис, которая так добра к нам.

В дверном проеме возникла массивная фигура последней хозяйки пансиона. Ее лицо, подсвеченное снизу лампой с абажуром, стоящей на низком столике, походило на гротескную деформированную маску, какую можно видеть в Н. на орнаменте ворот иных дворцов. На самом деле она улыбалась; в этот вечер Жюльен удалился к себе с ощущением, что хозяйка не спускала с него своих огромных глаз вплоть до самой спальни, где он уселся возле батареи с открытой книгой, которую не читал.

В последующие дни г-жа Штраус рассказывала другие истории времен своей юности. Только и разговору было, что о выставленных за дверь женихах, разбитых ею сердцах; дочь внимала ей все с тем же заговорщическим видом. Однако ни о драме, разыгравшейся в спальне, которую она занимала, ни о ласках, предшествовавших убийству и смерти мужа, речи больше не заходило. Жюльен так никогда и не узнал, был ли убийца молодым и красивым, как ему представлялось. Однако это так мало значило для него: со времени своего приезда в Н. новый консул пребывал в спячке.

Сначала он оставил это без внимания, но мало-помалу забеспокоился: ни одно из знатных семейств города, у которых он оставил свои визитные карточки, не ответило ему и не проявило желания видеть его у себя. Опасаясь, как бы не оправдались предсказания прокурора, он в конце концов поделился своей тревогой с м-ль Декормон, которая не очень удивилась.

— Н., как вам известно, весьма закрытый город, — ответила она. — Разумеется, вы французский консул, но, возможно, эти дамы, — она так и сказала: эти дамы, — наводят справки. Извините за откровенность: по крайней мере один из ваших предшественников, которого они, быть может, слишком скоро приняли у себя, оставил по себе плохую память, и они, видимо, не желают снова попасть врасплох. И потом, погода не способствует приемам: несмотря на тысячи литров мазута, которые тратятся на обогрев дворцов, во многих из них холодно, да и праздники только-только закончились, и надо дать возможность этим уже не первой молодости дамам, — она опять говорила только о них, — время перевести дух.