Бессмертный город. Политическое воспитание - [139]

Чем больше Жан говорил, тем сильнее Шарль чувствовал его убежденность. Хотя слово «коммунисты» ни разу не было произнесено, было ясно, что Жан со всей решительностью встал на их сторону. Различие между ним и Шарлем стало более отчетливым, чем во время их разговора год назад. Война была в прошлом, Сопротивление тоже, теперь Жан думал и действовал, преследуя иные цели. Испытывая к нему уважение, ибо выбор его казался искренним, окончательным и бескорыстным, быть может, даже немного завидуя ему, ибо по сравнению с Жаном он еще так плохо знал себя, Шарль видел, что пути их расходятся. Он понимал, что в глазах Жана принадлежит к обществу, обреченному на гибель. Жан был вправе осуждать это общество, и Шарль его мнение уважал. Но согласиться с доводами Жана Шарль не мог. Быть может, он ослеплен своей принадлежностью к этому обществу, к Франции такой, какой она была, и не годится в судьи. Однако его отличало иное видение вещей, и обусловлено оно было не только этой принадлежностью, но основывалось на ином, чем у Жана, жизненном опыте. Разумеется, опыт этот был очень невелик, очень ограничен, но тем не менее глубок, и Шарль был уверен, что пережитое оставило на нем отметину на всю жизнь. Он не мог в своих рассуждениях прибегать к категориям «общество», «группы», «классы», как это делал Жан. Он мог мыслить только категориями «личность», «судьба индивидуума». Каждый должен был сперва найти свою дорогу, а затем пройти ее до конца. Все остальное казалось Шарлю игрою случая, а можно ли бороться со случайным? В последнее время он читал Мишле, его «Историю французской революции». Мишле хотел увидеть в революции смысл. Так вот, ему, Шарлю, это не удавалось. У него было ощущение, что один порядок, родившийся из случайности, заменили другим, также возникшим по воле случая. Одних больше устраивал прежний порядок, других — наоборот, а поскольку всегда неизвестно, кто прав, а кто виноват, надо было найти что-то иное, чтобы жизнь обрела смысл, иначе все было бессмысленно и нелепо, и история представала как бесконечно повторяющийся абсурд. Но Шарль верил в это «иное», в то, что каждый должен свершить то, что ему предназначено судьбой. Правда, ничего больше он сказать не мог. Быть может, тут была некая тайна, и, подводя итоги, он чувствовал, что для Жана в этом никакой тайны нет, а для него есть.

Когда Шарль вернулся к дяде, тот был крайне раздражен.

— Что за неподобающее поведение! Что бы сказали бедные родители? Ты должен был встречать своих приглашенных. Если так пойдет и дальше...

Но Шарль решил не только не обращать на него внимания, но и сдерзить.

— Это ваши приглашенные, дядя. Я никого не приглашал. Кстати, вы, по-моему, в восторге от того, что принимали их вместо меня. — И не дав дяде возможности ответить, направился к комиссару Республики, беседовавшему с генералом.

— Простите, что опоздал. Но я был уверен, что дядя прекрасно справится с обязанностями хозяина дома. Я хотел поговорить с другом.

— Почему ты не привел его, вместо того чтобы заставлять нас ждать? — спросил присоединившийся к ним дядя.

— Потому что у него не было ни малейшего желания приходить сюда, и я его понимаю.

— А можно узнать имя друга, из-за которого ты опоздал?

— Его зовут Жан Фуршон.

— Жан Фуршон? — переспросил комиссар Республики. — Это имя мне что-то говорит.

— Мне тоже, — заметил генерал.

— Не удивительно, — сказал Шарль.

— Припоминаю, — сказал комиссар, — это тот юноша, который участвовал в казни г-жи де Керуэ.

— Да, это он, — подтвердил Шарль.

— Этого не может быть, — воскликнул дядя, — ты знаком с этим юношей?

— Дядя, — начал Шарль медленно, с расстановкой, — если бы вы хоть немного знали Ла-Виль-Элу, вам было бы известно, что Жан Фуршон — сын Эжена и Виктуар Фуршонов, которые здесь жили и работали, а затем были арестованы и отправлены в концлагерь вместе с моими родителями. Не только вместе с ними, но из-за них, а на самом деле — из-за г-жи де Керуэ.

— Я понимаю, — вступил генерал, — что может сближать вас с этим юношей (выражение «этот юноша» начало раздражать Шарля), и поверьте, что в сегодняшний печальный день я всей душой сочувствую вам.

— Единственная разница между ним и мною, — сказал Шарль, — то, что моя мать умерла здесь, а его — там, и ему, в отличие от меня, даже не удалось перед кончиной увидеться с ней.

— В этом отношении, — продолжал генерал, — его следует, конечно, пожалеть. Но тем не менее он и его шайка повели себя как настоящие бандиты. Кстати, все они коммунисты. Весь этот партизанский отряд был полностью в руках красных.

— Меня заставили закрыть дело, — сказал комиссар, — приказ пришел сверху, с самого верха.

— Ничего себе! — воскликнул дядя. — Что я слышу! — И обращаясь к Шарлю, бросил ему, стараясь выглядеть сурово: — Нам надо вернуться к этому разговору.

— Ни в коем случае, — ответил Шарль тоном, не допускающим возражений, и сделав вид, что не замечает дяди, повернулся к комиссару Республики и генералу, пригласив их в столовую. Проходя через вестибюль, он увидел новую пачку телеграмм, которые принесли, должно быть, во время похорон. По пути в столовую он раскрыл одну, подписанную настоятельницей местной религиозной общины, затем вторую, посланную подругой матери, извинявшейся, что не смогла приехать. Развернув третью, он прочел: «Мы не придем на похороны твоей матери, но мы всем сердцем с тобой. Ги, Шанталь, Бертран де Керуэ».