Бессмертная жизнь Генриетты Лакс - [33]

Официальной причиной смерти Генриетты считалась терминальная стадия уремии: ее кровь отравляли токсины, которые накапливались и которые в норме должны были выводиться из организма с мочой. Опухоли полностью перекрыли мочеиспускательный канал, и врачи не могли ввести в мочевой пузырь катетер, чтобы опорожнять его. Опухоли размером с бейсбольный мяч почти что заместили почки, мочевой пузырь, яичники и матку. А другие органы были так густо покрыты мелкими белыми опухолями, что казалось, будто кто-то нашпиговал Генриетту жемчужинами.

Стоявшая рядом с Уилбуром Мэри ждала, пока он зашьет брюшную полость Генриетты. Ей хотелось выскочить из морга, но вместо этого она пристально разглядывала руки и ноги Генриетты, — что угодно, лишь бы не смотреть в ее безжизненные глаза. Внезапно ее взгляд упал на ступни, и Мэри оцепенела: ногти на ногах Генриетты были покрыты облезшим ярко-красным лаком.

«Я как увидела эти ногти, — рассказывала мне Мэри годы спустя, — так чуть в обморок не упала. О боже, она же реальный человек. Я представила, как она сидела в ванной и красила эти ногти, и впервые подумала, что те клетки, с которыми мы все это время работали и которые рассылали по всему миру, были взяты у живой женщины. Никогда раньше такие мысли не приходили мне в голову».

Через несколько дней тело Генриетты отправилось в долгий путь на поезде по извилистой дороге от Балтимора до Кловера. Она ехала в простом сосновом ящике, — ничего другого Дэй не мог себе позволить. Шел дождь, когда местный гробовщик встретил гроб с телом на станции в Кловере, погрузил его в кузов ржавого грузовика и покатил через центр города, мимо магазина скобяных изделий, где Генриетта, бывало, наблюдала, как пожилые белые мужчины играли в шашки, в сторону Лакстауна, и развернулся прямо перед постройкой, где она танцевала всего лишь несколько месяцев назад. Когда гробовщик въехал в Лакстаун, кузены и кузины выходили на пороги своих домов, чтобы проводить Генриетту в последний путь: они стояли, уперев руки в бока или обняв детей, качали головами и шепотом взывали к Всевышнему.

Волоча ноги, вышел во двор Кути, глянул на дождь и воскликнул: «Боже милостивый, оставь бедную женщину в покое, слышишь? С нее и так достаточно!»

С соседнего крыльца ответили: «Аминь».

Четвертью мили ниже по дороге на сломанных деревянных ступеньках дома-пристройки сидели Глэдис и Сэди; на коленях у них лежало длинное розовое платье, а у ног стояла корзинка с косметикой, бигуди, красным лаком для ногтей и двумя мелкими монетками, которыми они должны были закрыть глаза Генриетты. Они молча смотрели, как гробовщик медленно продвигался по полю, отделявшему дорогу от их дома, как утопали в красной грязи колеса его грузовика.

Клифф и Фред стояли на кладбище за домом — комбинезоны у них промокли насквозь и отяжелели от дождя. Большую часть этого дня они вгрызались лопатами в каменистую кладбищенскую землю, копая могилу для Генриетты. Начали копать в одном месте, затем в другом, меняя его всякий раз, когда лопаты натыкались на гробы неизвестных родственников, похороненных в безымянных могилах. Наконец, рядом с могильной плитой матери Генриетты нашлось свободное место и для нее самой.

Заслышав шум приближающегося грузовика гробовщика, Фред и Клифф пошли к дому-пристройке помочь выгрузить гроб с телом. Гроб поставили в передней, и когда открыли сосновый ящик, Сэди расплакалась. Больше всего ее поразил не вид безжизненного тела Генриетты, а ногти на ее ногах: Генриетта скорее согласилась бы умереть, нежели позволила бы лаку столь ужасно облупиться.

«Боже, — воскликнула Сэди, — наверное, Хенни испытывала боль худшую, чем смерть».

Несколько дней тело Генриетты пролежало в передней дома-пристройки. Двери на противоположных концах дома открыли нараспашку, чтобы холодный влажный ветерок не давал телу испортиться. Члены семьи и соседи пробирались через поле воздать Генриетте дань уважения, и все эти дни, не переставая, шел дождь.

В то утро, когда хоронили Генриетту, Дэй шел по грязи вместе с Деборой, Джо, Сонни и Лоуренсом. Однако с ними не было Эльси, — она по-прежнему находилась в Краунсвилле и даже не знала о смерти матери.

Кузены и кузины Генриетты мало что помнят о самой церемонии — кажется, кто-то сказал несколько слов и, может быть, спели одну-две песни. Однако все помнят, что случилось потом. Как только Клифф и Фред стали опускать гроб в могилу и засыпать ее пригоршнями земли, небо вдруг сделалось черным, как ром с патокой. Застучали частые, тяжелые капли дождя. Затем раздался долгий глухой раскат грома, закричали дети, порывы ветра были такими сильными, что сорвали металлическую крышу с сарая за кладбищем. Эта крыша пролетела над могилой Генриетты, а ее длинные металлические скаты хлопали на ветру, как крылья огромной серебряной птицы. От ветра загорелись табачные поля; он выворачивал с корнем деревья, рвал линии электропередачи на многие мили, ветер сорвал с места и поднял деревянную хижину одного из Лаксов. Тот вывалился из комнаты в огород, а хижина упала прямо на него, убив наповал.

Спустя годы кузен Генриетты Питер со смехом вспоминал этот день, качая лысой головой: «Хенни никогда, как мы говорим, не ходила вокруг да около. Нам бы следовало понять, что этой бурей она пыталась нам что-то сказать».