Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт - [26]

— Я ждал… да, я догадывался, что опаздываю… но, пожалуйста, верь мне, Джесси, это не потому, что я хотел… скрыть.

— Что такое, мой дорогой? — нежно спросила она.

— Просто я не могу, Джесси, я не осмеливаюсь оставить так, чтобы ты узнала сама… случайно… и держала бы это против меня, потому что я не сказал тебе всю правду.

Джесси взяла его за руку:

— Пойдем мимо Дафф-Грин-Роу, тебе будет легче говорить.

Они тронулись с места, но он шел медленно, почти волоча ноги.

— Джесси, я не могу позволить тебе выйти за меня замуж, пока не сказал тебе…

Он замолк, затем остановился и сказал глухим голосом:

— Я никогда не рассказывал тебе о своей матери, верно?

Они стояли перед фасадом большого кирпичного здания, в котором конгресс проводил свои первые заседания. Воздух был неподвижен.

— Только то, что ей было трудно воспитывать троих детей после смерти твоего отца.

— Да. Хорошо. Девичье имя моей матери — Энн Беверли Уайтинг. Она дочь полковника Томаса Уайтинга, крупного землевладельца в Виргинии и одного из лидеров в доме Бургесс. Моя мать была младшим ребенком среди двенадцати детей. Семья была процветающей, но, когда умер отец моей матери, ее мама вышла замуж за человека, который пустил по ветру все поместье. Вскоре умерла ее мать, и мою маму воспитывала замужняя сестра.

Он ходил взад-вперед, говоря все быстрее:

— Она никогда много не рассказывала о тех днях. В доме сестры ее держали почти как рабыню. Моя мать была красивой девушкой, я думаю, самой красивой из всех сестер. Когда ей было всего семнадцать лет, пожилой мужчина по имени Джон Прайор стал ухаживать за ней. Он сражался под началом Вашингтона, был богат, имел самую большую платную конюшню в Виргинии и сады в Хеймаркет. Ему было за шестьдесят, но он добивался руки моей матери. Брак с Джоном Прайором обещал благоденствие, место в обществе Ричмонда, избавление от опеки тетки. Мать вышла за него, когда ей было всего семнадцать лет, и прожила с ним двенадцать несчастливых лет.

Джесси отвела взгляд от его смущенного лица. Она взглянула на свои туфли и увидела, что лакированная кожа на носке безнадежно поцарапана. Освободившийся от ее наблюдательного взгляда Джон ускорил шаг, продолжая свой рассказ:

— Когда моей матери было двадцать семь лет, она встретила молодого учителя в Ричмонде по имени Чарлз Фремон. Мой отец — он стал… мой отец был роялистом во время Французской революции и бежал в Санто-Доминго во время одного из восстаний. Его корабль был захвачен англичанами, и несколько лет он содержался в качестве пленного в Вест-Индии. В конце концов его отпустили, и он переехал в Виргинию, где преподавал французский язык и писал фрески. Там встретила его моя мать, и они полюбили друг друга.

Он остановился, повернулся, глядя ей в глаза:

— Джесси, они не могли жить друг без друга. Целый год они наслаждались счастьем в Ричмонде, а потом об их связи узнал Джон Прайор. Он пригрозил моей матери, что убьет Чарлза Фремона и всякий в Виргинии не только одобрит его действия, но и поможет при необходимости. На следующее утро моя мать и Фремон бежали из Ричмонда.

Он остановился, заявив:

— Вернемся! — взял ее крепко за плечо и порывисто пошел в обратном направлении.

— Джон Прайор обратился в законодательное собрание Виргинии и потребовал развода с матерью. Мама знала об этом.

Они обошли здание кирпичного завода, глядя на пылающие печи, где обжигали кирпич.

— Совершили ли мать с отцом брачную церемонию? Моя мать утверждает — «да». Но она никогда не показывала мне брачное свидетельство. Это, впрочем, не имеет значения, поскольку законодательное собрание Виргинии отклонило просьбу Джона Прайора, и он так и не получил развода. Я родился в Саванне 21 января 1813 года. Итак… ты видишь, я… да, я…

Джесси стояла, глядя на него и ощущая самую глубокую симпатию к нему.

— Я… незаконнорожденный, Джесси. Я могу попытаться забыть об этом или же сделать вид, что это не имеет значения, я могу убедить самого себя, что мать получила брачное свидетельство, что Джон Прайор развелся с ней, что обращение в законодательное собрание имеет ту же силу, что и сам развод, и, несмотря на то что все позади, мне не дает покоя неумолимый факт незаконного рождения.

Казалось, Джон Фремонт усыхает, сжимается так, что она становится выше него и смотрит сверху вниз в его глаза.

— Это тебя трогает, вызывает горькое чувство — мне это понятно, но, разумеется, ты не порицаешь свою мать?

— Нет, нет, — энергично сказал он, — я всегда был счастлив: ведь она нашла любовь и отважилась принять ее.

— Тогда я должна спросить тебя: есть ли для тебя что-то важное в этом?

— Нет… но, — ответил он нерешительно, словно понимая, что излагает лишь частицу правды, — за исключением того, что это придало мне решимости делать добро, показать людям, что сын Энн Беверли Уайтинг столь же хорош, как все остальные.

— Зачем же тогда так терзаться?

— Потому, что я боюсь, — прошептал Джон.

— Боишься? Ты, который смотрит в лицо смерти каждый раз в глухомани?

— Я живу с чувством страха… перед тем днем, когда… кто-то назовет меня… выродком!

Джесси подумала: «Вот в чем дело, хорошо, что он высказался, теперь, возможно, такая мысль не будет скрываться в тайниках его ума».