Бессмертие - [8]
Где-то далеко, должно быть, на окраине, ухнули несколько раз танковые пушки, и все стихло… Подбитый танк остался один в центре города, занятого врагом.
…Первыми ощущениями Беликова были тупая головная боль и жажда. Он приподнял голову, но сразу же невыносимо заломило лоб. Инстинктивно он откинулся назад, с силой стиснул веки — стало как будто легче.
— Два глотка воды, и все пройдет.
Беликов потянулся к бачку. Пошарил и неожиданно нащупал чью-то руку. Он радостно сжал ее:
— Братцы, дайте водички.
Но никто не откликнулся. Он потряс руку — сна оставалась вялой и не ответила. Тогда Беликова охватил безотчетный страх, его словно сковал внезапно нахлынувший холод, и, чтобы вырваться из этого леденящего оцепенения, Беликов широко раскрыл глаза. Оказывается, все нормально. Он в танке, на своем месте, рядом стрелок-радист, это его руку держит в своей Беликов. Сержант чертыхнулся и дернул к себе радиста:
— Ты что же это…
Радист покорно качнулся и навалился на Беликова. Он был очень тяжелый — той налитой тяжестью, какой бывает тело человека либо сонного, либо…
— Убит! — прошептал Беликов, осторожно отстранил радиста и, глянув в смотровую щель люка, увидел дома, площадь — ее он сразу узнал, — только сейчас она была непонятно пустынна.
— Товарищ командир, где наши-то? — громко спросил Беликов. Никто не ответил.
Сержант подлез под пушку и забрался в башню.
Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: живым в танке остался только он, Беликов.
Что-то надо было немедленно предпринять. Но что именно, он не знал. «Непонятно, куда делись другие наши танки? Надо поглядеть».
Беликов осторожно опустил на дно танка тело командира, и, заняв его место, стал медленно поворачивать чудом уцелевший смотровой прибор. «Ага, прямо улица, справа тоже и слева, сзади глухая стена. Собственно, это даже не площадь, а Т-образный перекресток. И нигде ни души. Наверное, продвинулись вперед. Где же наши санитары? Машина подбита, стоит черт знает сколько времени, а они и в ус не дуют».
Он вспомнил, что хотел пить, и совсем разозлился: «тут, может, люди в срочной помощи нуждаются, а они… кто-то идет», — он заметил группу людей, — чувствовалось, что они подходят к площади, соблюдая осторожность.
— Надо позвать, окликнуть.
Беликов толкнул крышку люка, но едва она приподнялась, как длинная автоматная очередь дробно простучала по башне танка.
— Немцы?
Да, прямо на танк шли немцы. Они подкрадывались поближе к перекрестку, прижимаясь к стенам домов.
— Эка досада, вылез не вовремя. Так хорошо шли, кучно. Одна хорошая очередь, и дело с концом. Ну, ничего, от стеночек им все равно придется оторваться, на площадь выйдут — они у меня голенькие, как на ладошке будут.
Немцы приближались. Беликов ждал. Он не слышал команды, которая заставила вражеских солдат выбежать на площадь, он увидел только, что немцы оказались на незащищенном пространстве, и открыл огонь. Может быть, там, в глубине улиц, были другие, но те, кто вышел на перекресток, остались лежать на мостовой — ни один не ушел.
Беликов подождал немного, но вокруг было тихо. Теперь можно и попить. Сержант спустился вниз и припал к бачку с водой. Он пил большими, жадными глотками, едва не захлебываясь, казалось четырехлитрового бачка не хватит — выпьет одним духом. Вдруг он остановился, даже поперхнулся.
— Стоп, воду надо беречь. Кто его знает, сколько придется здесь просидеть. Наших-то не видно.
О том, что он будет сидеть в танке пока хватит сил, что будет отстреливаться пока хватит патронов, — об этом Беликов даже не задумывался. Это, собственно, был уже свершившийся факт, — вопрос только в том, как надолго это затянется.
Остаток дня Беликов просидел у перископа. Немцы появлялись на улице, лицом к которой стоял подбитый танк, но почему-то не повторяли попытку захватить машину.
Стемнело. Ночью перископ был почти бесполезен.
— Если пойдут ночью, работа будет тяжелая. А если днем справа или слева, что тогда? Проверим. — Беликов включил мотор поворота башни. Башня послушно сделала полный оборот. — Ага, есть возможность поговорить. Ночка-то выдалась лунная, кое-что разглядеть можно. Глядеть? Ну да, это значит — спать нельзя.
Беликов перенес в отделение водителя тела товарищей. Уложил их всех троих рядом и накрыл шинелью командира.
— Да, мне спать нельзя. Займемся делом: патроны посчитать — это первое…
Рассуждая, он незаметно для себя говорил вслух. Так же вслух пересчитал диски с пулеметными лентами и гранаты. Он никогда раньше не отличался особой разговорчивостью, но сейчас ему надо было говорить, ну хотя бы для того, чтобы бороться со сном.
Вытащил сухари, открыл банку сгущенного молока — надо поесть. Без еды — откуда же взять силы. Ел он медленно, долго. Не оттого, что был голоден и растягивал удовольствие — ему просто надо было занять время.
Ночь подходила к концу. Немцы не показались. Может быть, ушли? Но. едва рассвело, Беликов увидел их. Теперь шли сразу из всех улиц, выходящих на перекресток, и было их много, очень мною. Беликов припал к пулемету…
Неизвестно почему немцы так упорно атаковали танк, а не уничтожили его. Для этого достаточно было выкатить одно орудие. Может быть, их командир, взбешенный, первой неудачей, решил во что бы то ни стало захватить упорно не сдающегося танкиста. Может быть, им была поставлена задача захватить «языка», а может, были еще какие-нибудь планы. Во всяком случае, немцы настойчиво, не считаясь с потерями, повторяли атаки одну за другой.
