Бесславие: Преступный Древний Рим - [96]

Еще одним прямым следствием обращения Константина стала практика вовлечения императора во всевозможные богословские диспуты. Когда богослов из Александрии Египетской по имени Арий оспорил догмат о предвечном триединстве Бога Отца, Сына и Святого Духа, настаивая на изначальности и первичности Бога Отца, а Сына почитая за Бога сотворенного, эта мысль многих соблазнила своей простотой и логичностью: для римской культуры очень важна была идея о наследовании сына своему отцу и выполнении его воли; отношения между отцами и сыновьями являлись одним из краеугольных камней римского общества. Вот и Всевышний породил Иисуса, дабы тот на земле исполнил отцовскую волю, прежде чем воцариться на небе одесную от него; значит, Отец существовал раньше Сына. Всё бы ничего, но слишком уж это было похоже на языческое многобожие. Константину, который едва стал единовластным правителем всей империи, претила сама мысль о возможности политеистического разделения высшей власти между несколькими лицами, пусть даже всего тремя. И он был преисполнен решимости сделать так, чтобы в его христианской империи владычествовал единый Бог, а Его единственным полномочным представителем на земле выступал лично он, император. А посему Константин впервые в истории призвал всех христианских епископов явиться на общее собрание, дабы раз и навсегда разрешить этот вопрос. В результате в город Никея (к югу от Босфора) съехалось около двухсот приглашенных — чтобы разработать и утвердить общую для всех позицию. Последнее слово, надо понимать, осталось за инициатором Никейского собора, пусть он и не был епископом, предложившим решение, устроившее практически всех присутствовавших. Было постановлено считать все три ипостаси Троицы «единосущными», то есть имеющими одну природу. Считаных несогласных отлучили от церкви, а затем и вовсе изгнали за пределы империи.

Вовлечение императорской власти в разрешение теологических разногласий означало, что разделение на правоверных и еретиков принимало политический оттенок. Людей, признанных еретиками, отныне могли не только отлучить от церкви, но и покарать согласно римским законам. Религиозное заблуждение было криминализировано. И чем яростнее делались доктринальные споры между представителями различных течений внутри повсеместно приживавшегося христианства, тем серьезнее становились политические последствия для проигравшей стороны. Один из самых известных догматических конфликтов такого рода разгорелся в начале V века и завершился целенаправленными усилиями св. Августина по искоренению учения Пелагия, радикально расходившегося с канонами. Один из отцов церкви заручился содействием императора Гонория, который в конце концов издал эдикт о запрете пелагианства и преследовании за него.

Пелагий родился в середине IV века, предположительно в Британии, и внешность, если верить св. Иерониму, имел весьма отталкивающую: «приземистый, полный и грузный от ирландской овсянки». Оказавшись в Риме на рубеже веков, Пелагий стал распространять среди верующих весьма оригинальную версию христианского вероучения и проповедовал ее там вплоть до взятия города готами в 410 году. Разорение Рима варварами дало мощный толчок к усилению богословских дебатов о причинах этого события, поскольку нужно было срочно возложить на кого-то ответственность за обрушившийся на город гнев Божий. Так не за попустительство ли еретикам наказаны были римляне? (Поднявшие голову язычники между тем и вовсе утверждали, что кару на город ниспослали оставленные старые боги.) Удалившись в Африку, Пелагий первым делом отправился на поклон к Августину, служившему епископом в Гиппоне близ Карфагена, в надежде убедить того в приемлемости своих трактовок вероучения, но встретил в его лице непримиримого противника. Августин был ярым сторонником широкой церкви под покровительством империи, которая наставляла бы на путь ко спасению великое множество слабых и немощных грешников. Пелагий же возлагал бремя ответственности за собственное спасение на личность и призывал каждого человека вести чистую и праведную жизнь, не прельщаясь земными благами. «Богатства невозможно обрести праведным путем», — утверждал он, и даже доходил до категорического заявления: «Богатство есть зло» (Пелагий, О богатствах, VII.3; V.1). Даже подавая милостыню нищим, настаивал Пелагий, богатые всего лишь возвращают обездоленным крошечную толику от огромного состояния, которое нажили, отнимая у бедных последнее. «Их ли это состояние?» — вопрошал Пелагий. Ведь приобретено оно через «насилие, творимое слугами императора и его наместников с целью грабительского обогащения с использованием должностных полномочий» (Jerome, Commentarii in Ezechielem, VI.8).

Августин отлично сознавал привлекательность и, как следствие, потенциальную опасность столь радикального воззвания к дремлющей в народе жажде восстановления попранной справедливости. В 410-х годах Пелагий не раз осуждался за еретичество и отлучался от церкви поместными соборами, но после этого просто перебирался в другую провинцию и как ни в чем не бывало продолжал свои проповеди, пока высшее духовенство не осознало, что без твердой руки императора эту ересь искоренить не получится. И тогда Августин и другие правоверные африканские епископы обратились к папе римскому с целью заручиться поддержкой самого императора, по некоторым утверждениям якобы сопроводив эту просьбу отправкой восьмидесяти чистопородных лошадей в подарок императорскому двору и кляузой с обвинением последователей Пелагия в подстрекательствах к уличным беспорядкам в самом Риме; действительно, ортодоксия — одно дело, а правопорядок — совсем другое. Как следствие, в 418 году император Гонорий лично осудил Пелагия за ересь и возмущение общественного спокойствия, после чего Пелагий скрылся где-то в Египте, и больше никто о нем не слышал. Зато сохранилась в веках ликующая формулировка «делу конец»