Бессердечное милосердие - [3]

Спать вместе, точно стая собак, согревать друг друга по ночам… Я с детства к этому привыкла. Но знала я и как спится одной – хорошо помнила долгие одинокие часы, которые провела на дороге после того, как убежала из Блаженного Дома. Я сворачивалась клубочком под деревьями, и не было никого, к кому имело смысл бежать, да и идти было некуда. Воспоминания были так свежи, словно от тех тоскливых ночей меня отделяло мгновение длиною в биение сердца.

Рядом послышался шорох. Я подняла глаза. Оказалось, Тригв встал и подбросил полено в костер.

Как и многие мужчины в Ворсленде, Тригв носил длинные волосы. Люди часто принимали Тригва и Руну за брата и сестру, хотя, по-моему, эти двое отличались друг от друга, как снег и кровь.

Тригв был рожден за три недели до начала фестиваля Остара[1], во время последних судорог умирающей зимы, и, видимо, от того мысли его были четкими, радостными и ясными, точно зимний ветер, налетевший вдруг с океана. Он был отменно уравновешен, и в сердце его жило сострадание, подобное состраданию лекаря. Он был самым беспечным из нас – таким же беспечным, как Квиксы – знаменитые лучники, что бродят среди Семи Бесконечных Лесов.

И у Джунипер была живая, веселая душа, какой не было ни у Руны, ни у Ови.

Джунипер однажды сказала, что Руна и Ови постигли тьму, и теперь они носят ее в себе, но Тригв тьму отверг и устремлениями обратился к свету. Морская Ведьма, приподняв брови и уперев руки в бока, пристально взглянула на меня, будто вопрошая: «А как с тобой обстоят дела, Фрей? Что в душе у тебя, мрак или свет?»

Мы нашли Тригва прошлой зимой. Он сидел рядом с опрокинутой телегой, единственный оставшийся в живых из деревни Доррит. У него не было ни семьи, ни дома, как и у всех нас – Сестер Последнего Милосердия.

Своих родителей я потеряла, когда мне было двенадцать. Они умерли от снежной лихорадки. Отец мой был рыбаком, иногда строил корабли, а мать была ткачихой. После их смерти брат моего отца продал меня в Блаженный Дом, где мне пришлось стирать белье и мыть полы. Повзрослев, я должна была приступить уже к другим обязанностям – обязанностям взрослых женщин. Когда рыжеволосая управительница Блаженного Дома, добрая только с виду, заявила, что я уже готова для работы в спальнях, поздним вечером я выбралась из окна и сбежала. Я бежала и бежала, и остановилась, лишь встретив Сигги.

Ночи тогда делались все длиннее и холоднее – уже наступила осень. Лето в Ворсленде яркое, радостное, но короткое – недель десять-двенадцать, не более. Я со страхом ожидала приближающейся зимы, помня предыдущую, весьма жестокую. В ту зиму у дорог я сама видела не менее шести припорошенных снегом синюшных тел путешественников, замерзших рядом с потухшими кострами. Частенько я и по сею пору опасаюсь, что ночью потухнет и наше пламя – один пронзительный порыв ветра, и все мы вскоре заснем навеки. Но Руна, к счастью, умеет отлично обращаться с огнем: даже в самую холодную ночь она может разжечь самое мокрое дерево, и пламя не гаснет до рассвета.

– У тебя особый талант, Руна, – несколько дней спустя после встречи с нами, Дарующими Милосердие, сказала Джунипер – Морская Ведьма, которую последней из нас перед своей смертью завербовала Сигги.

Руна лишь молча пожала плечами, вытаскивая из маленькой коробочки кремень, огниво, обугленную холстину и трут.

– То, что ты считаешь всего лишь сноровкой, мои сестры по прежней жизни, Морские Ведьмы, называют особым даром. – Джунипер подняла сжатую в кулак руку и стукнула себя в грудь. – Дар этот исходит от богини Джут. И негоже воспринимать его, как должное.

– А с чего ты взяла, что свою способность я воспринимаю именно так? – Руна, согнувшись, принялась старательно дуть, и вскоре трут занялся. – Да и вообще, почему бы тебе самой, коли на то пошло, просто не помолиться своей возлюбленной богине? Пусть она снабдит нас огнем, а меня избавит от излишних хлопот.

Джунипер пожала плечами.

– Молитва не для этого. Это дар, а не просьба.

Руна одарила Джунипер пристальным взглядом.

– В самом деле? – В голосе ее явственно слышалась издевка, хотя лицо осталось абсолютно спокойным, невозмутимым.

Джунипер лишь улыбнулась в ответ, и тогда-то я и поняла, что Сигги была права – эта крошечная девочка с огромными ушами и вечно распахнутыми серыми глазами отлично подойдет нашему отряду Сестер Последнего Милосердия. Ее искренность и непосредственность были полной противоположностью глубоко укоренившимся в Руне недоверию и сомнениям. И я, и Ови редко молились. Сказать по правде, большинство граждан Ворсленда особой набожностью не отличаются – кроме монахинь культа Готи, Морских Ведьм да, быть может, горстки благочестивых ярлов. Остальные же, и я среди них, к молитве прибегают лишь когда совсем припечет.

Если я молюсь, то молюсь Валькрии – прекрасной, молчаливой, таинственной богине Сестер Последнего Милосердия и всех девушек-странниц. Считается, что она благоволит к нам. Молитвам меня, как и всему прочему, учила Сигги. Точно так же она учила меня быстро и чисто перерезать глотку, используя для этих уроков кроликов и белок; учила быть терпеливой и бесшумной, пробираясь вслед за волками и лисами к их норам, учила многому. Но в молитвах я не слишком нуждалась, и оттого никогда не старалась их запомнить.