Бессердечная - [4]

– Хм, да… Лимоны оттуда, и я уверена, что эти торты мне удались как никогда. Уже завтра утром о них заговорит все королевство, и все будут спрашивать, когда же они смогут купить наши десерты.

– Да что вы, Кэт, – аккуратно, чтобы не повредить прическу, Мэри-Энн надела Кэтрин корсет через голову. – Все спрашивают об этом уже с прошлого года, когда вы испекли поджаристое печенье с кленовым сиропом.

Кэт наморщила нос.

– Не напоминай. У меня тогда чуть все не подгорело, помнишь? Края получились слишком хрустящими.

– Вы к себе чересчур строги.

– Я хочу быть лучшей.

Мэри-Энн положила руки на плечи Кэт.

– Вы и так лучшая. И я еще раз прикинула: затраты, стоимость аренды лавки господина Гусеницы, ежемесячные расходы, стоимость продуктов в пересчете на нашу суточную выработку, и цены.

Кэт зажала уши.

– От твоих цифр и математики вся радость уходит. Ты же знаешь, у меня от них голова идет кругом.

Мэри-Энн, фыркнув, подошла к платяному шкафу.

– Вам же не трудно сосчитать, сколько в стакане столовых ложек. Так это почти то же самое.

– Нет, это совсем другое. Потому-то ты мне и нужна в этом деле. Мой изумительный, рассудительный и умненький деловой партнер.

Она стояла спиной к Мэри-Энн, но прекрасно представляла, как у той глаза полезли на лоб.

– Где бы это записать, леди Кэтрин? Что ж, я правильно помню, что для бала мы выбрали белое платье?

– Да какое хочешь. – Вся в мыслях об их будущей кондитерской, Кэт вдевала в уши жемчужные сережки.

– Так что же? – спросила Мэри-Энн, выдвигая ящики и доставая из шкафа нижнюю юбку с оборками. Она повернула Кэт спиной, чтобы затянуть шнурки на корсете. – Сон был хороший?

Тут Кэт с удивлением обнаружила у себя под ногтями остатки теста. Вычищая их, она опустила голову, скрывая, что покраснела.

– Ничего особенного, – ответила она, думая о лимонно-желтых глазах.

И ахнула – корсет вдруг резко сдавил ей бока.

– Меня не провести, я всегда вижу, когда вы врете, – заметила Мэри-Энн.

– Ну, ладно, ладно. Да, сон был хороший. Хотя все сны волшебные, не так ли?

– Не знаю. Я пока ни одного не видела. А вот Абигайль как-то рассказывала, будто ей приснился большой сияющий месяц в небесах… а наутро появился Чеширский Кот, и в воздухе повисла его зубастая улыбка. Выпросил блюдечко молока – и вот уже сколько лет мы не можем его спровадить.

Кэт хихикнула.

– Чеширчика я очень люблю, но все же надеюсь, что мой сон сулит что-то поволшебнее Кота.

– А если даже и нет, парочку славных лимонов вы уже получили.

– Верно. И это должно меня радовать.

Но это ее не радовало. Ни чуточки.

– Кэтрин! – дверь отворилась, и в комнату влетела Маркиза, со свекольно-красным, несмотря на толстый слой пудры, лицом и вытаращенными, как плошки, глазами. Всю жизнь матушка Кэтрин пребывала в волнении и суматохе. – Вот ты где, дорогуша! Как, еще даже не одета?!

– Мамочка, Мэри-Энн как раз помогала мне…

– Абигайль, перестань возиться с метлой, скорее сюда! Нам нужна твоя помощь! Мэри-Энн, что она наденет?

– Миледи, мы думали о белом платье…

– Ни в коем случае! Только красное! Ты будешь в красном платье! – Распахнув дверцы шкафа, Маркиза нырнула внутрь и извлекла пышный наряд из тяжелого алого бархата, с необъятным турнюром и декольте, которое мало что оставляло прикрытым. – Да, превосходно!

– Ах, мамочка, только не это платье. Оно мне… мало!

Маркиза смахнула с кровати глянцевый темно-зеленый лист и разложила платье поверх покрывала.

– Нет, нет и нет! Это платьице не может быть мало моему золотцу, моей милочке-лапочке! Это особенный вечер, Кэтрин, и ты просто обязана выглядеть наилучшим образом.

Кэт умоляюще посмотрела на Мэри-Энн, но та лишь пожала плечами.

– Но это же просто бал, один из многих. Почему я не могу…

– Ай-ай-ай, не спорь, деточка! – Маркиза подошла к Кэтрин и взяла ее лицо в ладони. Мать Кэтрин хоть и была худой, как птичка, но в том, как она мяла и щипала щеки дочери, не было птичьей легкости и изящества. – Сегодня вечером тебя ждет райское блаженство, красавица моя!

И, странно блеснув глазами, отчего Кэтрин насторожилась, Маркиза крикнула:

– А ну, кругом марш!

Подпрыгнув от неожиданности, Кэт покорно повернулась лицом к окну.

Ее мать (Маркизой она стала, выйдя замуж) так действовала на всех. Она, конечно, умела быть и любящей, и душевной, и Маркиз, отец Кэтрин, души в ней не чаял. Но Кэт слишком хорошо знала, как внезапно меняется у нее настроение. Вот она ласково и нежно воркует, а в следующий миг орет во всю глотку. При своем хрупком сложении Маркиза обладала громовым голосом и особенным взглядом, от которого сердце даже у льва ушло бы в пятки.

Кэт считала, что привыкла к характеру матери, но даже ее эти частые перепады настроения заставали врасплох.

– Мэри-Энн, затягивай корсет!

– Но миледи, я только что…

– Туже, Мэри-Энн. Это платье требует талии в двадцать два дюйма. Но я хочу, чтобы сегодня она была утянута до двадцати. К несчастью, Кэт, широкой костью ты пошла в отца, и тебе надо неусыпно следить, чтобы не унаследовать и его комплекцию. Абигайль, будь ангелом, принеси рубиновые украшения из моей шкатулки с драгоценностями.

– Рубиновые украшения? – пискнула Кэтрин, пока Мэри-Энн возилась с завязками корсета. – Но эти серьги ужасно тяжелые…