БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому - [9]

Слово «дудеть» Саша тоже не любил, но именно так называл процесс игры на трубе его дедушка Зиновий Абрамович.

— Ты, Саша, дуди. Ты, деточка, даже не представляешь, что такое труба! С трубой ты всегда заработаешь немножко на хлеб, немножко на масло, а если вдруг я помру, то и трефную икру.

Потом Зиновий Абрамович делал паузу и продолжал:

— Я что-то не понимаю: этому маленькому шлемазлу не интересно, почему он заработает на икру, когда я умру!

— Мне интересно, дедушка. Только не умирай, пожалуйста, — отвечал Саша.

— Интересно ему! — фыркал дедушка. Но было видно, что он доволен беспокойством внука за его жизнь:

— Когда я умру, деточка, все деньги на моей сберкнижке достанутся тебе! И чтоб ты был мне здоров!

Саша кивал, ему очень хотелось узнать, сколько же денег у дедушки на сберкнижке, но он не спрашивал, боясь, что дедушка может подумать, что Саша очень спешит с дедушкиной кончиной.

— Мой покойный брат Соломон, в честь которого тебя назвали Сашей, тоже играл на трубе.

— Но, дедушка, почему в честь него? Он же Соломон, а я Саша…

— Потому! Прекрати мне трепать нервы! Не задавай глупых вопросов. В этой стране Сашам живется немножко лучше, чем Соломонам. Это я тебе говорю, как Зиновий. С отчеством мне повезло меньше, поэтому я так и не стал директором склада, а только заместителем. И не перебивай меня, я тебя умоляю! Так вот, мой брат Соломон играл на трубе. И ты спроси меня, как он жил? Нет, деточка, ты спроси меня, как он жил, я тебе говорю!

— Как он жил, дедушка?

— Хорошо! Он жил так хорошо, что я тебя умоляю как! Он играл на танцах в горсаду каждые выходные и имел тридцать рублей. А еще он играл на свадьбах, тоже по выходным. И, в конце концов, играл на похоронах, вне зависимости от дня недели! Он играл Шопена столько раз, сколько сам себя не играл сам Шопен! И у него был не дом, а полная чаша. Румынская стенка, а в ней хрусталь! Его сын Моня поступил в зубное и стал зубным. Его дочь Беллочка вышла замуж за сына секретаря парткома и стала Петровой. Это, конечно, не совсем то, чего бы хотел мой брат Соломон, но ради секретаря парткома можно было стать немножко Петровой.

— Как это стать немножко Петровой? — спрашивал Саша.

— Ой, вэй… Не важно. Всё! Иди дуди! Я читаю газету, не мешай. Хотя стой! Дуди, Саша, еще и для души! Для души дуди! Душа — это важно!

И Саша дудел.

Со временем он научился играть на трубе довольно неплохо, и пошел по стопам дедушкиного брата Соломона, в честь которого странным образом был назван Сашей.

По выходным он играл в горсаду на танцах, он играл на свадьбах тоже по выходным, и он играл на похоронах вне зависимости от дня недели.

Дедушка Зиновий Абрамович был очень доволен.

Когда Саша закончил школу, он поступил на первый курс музыкального училища, а потом пошел в армию.

В армии, в одной из частей где-то недалеко от древнего русского города Владимир, оркестра не было.

Дедушка писал письма Саше с неизменным вопросом, дудит ли он в трубу. Саша неизменно отвечал, что да, дудит, хотя и трубы-то тут никакой не было. Вместо трубы Саша ходил в караулы, охраняя какие-то никому не нужные склады, и долгими зимними ночами напевал про себя Шуберта, Чайковского и даже Шопена.

— Здравствуйте, товарищи бойцы! — хрипло сказал подполковник Петрушкин.

— Здравия желаем, товарищ полковник! — хором проорал строй.

Петрушкину нравилось, когда его приветствовали званием полковника, о котором он давно мечтал.

— Мне тут это… — умиротворенно прохрипел Петрушкин. — Музыканты это… есть тут, это?..

Строй безмолвствовал.

— Что, это… нет музыкантов? — Насупился подполковник.

— Я! — раздалось из строя.

— Головка от…! — автоматически отозвался комбат, но спохватился. — То есть кто я? Выйти из строя!

— Рядовой Шнейдерман! — Саша сделал шаг вперед.

— Шнейдерман? Хм… И что, эти… как их… ноты знаешь?

— Так точно!

— Этого в мой уазик, прямо сейчас! — скомандовал Петрушкин начальнику штаба.

Так Саша стал репетитором дочки подполковника Петрушкина, Наташеньки, девочки шестнадцати лет. А других репетиторов в военном городке не было.

Ученица Наташенька была не очень. Вернее, вообще все было плохо. Музыкальный слух у нее напрочь отсутствовал, зато присутствовало милое личико и высокая грудь.

— Ну, как там… это? — Заглядывал подполковник в комнату. — Учишь?

— Так точно, учу, — говорил Саша и тыкал пальцем в нотный стан, пытаясь втолковать командирской дочке, чем отличается написание ноты «ре» от ноты «до». Наташенька хихикала и кокетливо крутила на пальчик локон.

— Ну учи, учи, — отвечал подполковник и закрывал дверь.

А зря.

Одним словом, произошло то, что и должно было произойти.

— Ну, ты, это… и это… такой бесстрашный, что ли, Шнейдерман?! — сказал подполковник стоящему перед ним Саше, которому было на самом деле очень страшно. — Ты, это, как это так, сука? Бессмертный, что ли?! Тебе что сказали? Ноты учить! Ноты! А ты чего, а?! А?! Скажи спасибо дочке моей… я бы тебя, сволочь, сгноил бы! Но любит она тебя! Плачет, так ее растак! Говорит, с крыши спрыгнет! У, гнида!

До дембеля оставался месяц.

После демобилизации сыграли свадьбу. Наташенька была красива и свежа, а Саша сыграл для нее и гостей что-то из Гайдна. Все аплодировали, даже тесть.