Беспредел - [3]

«Я и спрашиваю!»

«А кто их знает! Горбуна последний раз видели на хайвее до Фриско. Парень, игравший Дракулу, где-то прячется с женой, которой, кстати, он вовсе не нужен. Остальные… исчезли. Как вам ответ?»

«Никак, — Билли Боб выдохнул. — Никак. Гоните всех оттуда».

«Они захотят вернуть деньги за билеты…»

«Отдайте, бога ради, — прошептал Билли Боб. — Отдайте».

«Погодите! Я сообщу в кассы», — она отвернулась от трубки и крикнула. Он взял бинокль и увидел, как очередь у входа ломается и рассасывается.

«Вы еще там?» — осведомилась мисс Грин.

«Не весь. Что еще случилось?»

«Сами видели! Бог мой, Билли Боб, эта толпа понеслась прочь с такой скоростью, как сумасшедшие! Нам еще повезло, что они не спалили все. Один мальчик швырнул печенькой в люстру…»

«Какая ненависть!»

«И вот еще что, — она сделала глубокий вдох. — Копы думают, что не все актеры просто уехали. Кого-то, похоже, утащили».

«Ну нет! Одно дело, когда тебе не понравилось шоу и ты хочешь вернуть свои деньги. Другое дело — похищение человека. А они нашли…»

«Нашли тела?»

«Нет, я не это имел в виду, но…»

«Тел не нашли».

«Черт, черт, черт!»

Билли Боб поднес к глазам бинокль. Толпа почти разошлась. Он навел окуляры на кладбище Форест-Лаун, лежавшее в нескольких милях. Там высились мраморные холмики гробниц и замерзшая в свете заката фигура обнаженного Давида.

«Босс?» — издали спросила мисс Грин.

«Идите домой, примите холодный душ и выпейте стакан доброго грога».

«А завтра — снова в бой?»

«Разумеется! Шоу должно продолжаться — тем более в День мертвецов!»

«Тогда спокойной ночи, Б. Б.!»

«Спокойной ночи, — ответил он. — То есть нет. Прощайте».

Щелчок. И он был наконец-то один.

Внизу, у дверей кассы, гасили свет, запоздавшие зрители садились в машины. Снаружи, на улицах, он разглядел несколько маленьких привидений, закутанных в простыни и с тыквами в руках. Ему показалось, что он услышал смех. Он выключил свет в кабинете и вышел на территорию всеми покинутой студии.

Съемочные павильоны были заперты, аллеи пустынны, во тьме едва виднелись декорации десятка городов. Не видно ни одного сторожа. Тогда он сам будет сторожем на последнем обходе. Глотнет из фляги, неспешно пойдет домой, рано ляжет, не будет открывать дверь, никаких сладостей, никаких гадостей.

Он проверил улицу в Багдаде, повернул направо, в Париж, налево, в Лондон, и наконец последний поворот вывел его к каменному крыльцу Нотр-Дам, старой декорации 1923 года. Он посмотрел вверх, на пустые башни и rapгулий, за полвека доведенных дождями и ветрами почти до состояния красоты, и подергал входную дверь. Заперто. «Не настоящий же храм», — подумал он и дернул дверь еще раз, посильнее, но вдруг замер, потому что…

Он что-то услышал.

Из прохода справа раздавались приглушенные голоса — печальные, меланхоличные, похоронные.

По бульвару слева прокатывалось эхо топота призрачных ног — словно падающие листья шуршали по брусчатке.

А на аллее прямо перед ним — дрожащие тени, качавшиеся вверх и вниз.

«Эй, кто там?»

Ответа не было.

Он и не подумал бежать, не было причины.

Но по мере того, как тени, и шуршание листьев, и тихие голоса приближались, он чувствовал, что ледяные иглы колют его пяльцы, впиваются в запястья, обвивают его локти и плечи, и сама зима дышит ему в затылок. Зубы его заныли, будто он набрал полный рот снега.

«Какого…» — начал было он.

Откуда-то из глубины теней донесся звук — будто кто-то бросил вверх ведро волы. Раздалось шипение. Уличный фонарь погас.

Затем зазвенело разбитое стекло. Исчез еще один фонарь.

Тени, листья, шорохи трепетали на мраморе крыльца Нотр-Дам.

«Уже поздно, — он попробовал рассмеяться. — И всем пора домой…»

Он сделал рукой какой-то неопределенный жест, словно отмахиваясь от них.

Тени не двинулись с места. Во тьме эхом раздавалось биение его собственного сердца.

«Что вы здесь делаете? — он прищурился. — Сдайте костюмы. Все уже разошлись. Второго шоу не будет. Хеллоуин закончился».

Он остановился, опустил руку и улыбнулся.

«Ну, не совсем закончился, — сказал он. — Но грим все же лучше убрать. На кожу вредно влияет. Я…»

Он протянул руку и коснулся чьего-то лица. Посмотрел на пальцы, понюхал.

«Нет грима», — сказал он.

Тень согласно кивнула.

Билли Боб потряс головой.

«Короче! Вы кто такие? Вы кем притворяетесь?!»

Шепот поднялся и стих.

«Не притворяемся».

Снова шепот.

Тень с чудовищно искривленными плечами двинулась вперед. Вслед за ней — другая, высокая, очень высокая. Какая-то темная тварь с горящими глазами выползла на мрамор.

«Конфет, что ли, хотите?» — спросил Билли Боб.

Тьма затряслась, а полустертые лица задвигались влево и вправо: нет.

«Вы что, пришли ко мне?»

Тени кивнули.

«Зачем?» — выдохнул Билли Боб.

Вместо ответа тени воззрились своими невидимыми глазами на Трансильванский замок, на лабораторию, на кладбище и лес оборотней, на злополучный орган с застрявшей в нем навеки люстрой, а потом снова на фасад Нотр-Дам 1923 года, на его каменных зверей и 12 апостолов и наконец нашли взглядами Билли Боба Риццо. Промерзший траурный вой раздался из глубин тьмы. Это был плач по тому, что было потеряно и никогда более не вернется, по тому, что умерло и погребено навсегда.