Беспощадная война - [5]

Ваш верный,

Титус Кроу

Блаун Хаус

5 часов пополудни 30 мая

Мистеру Анри-Лорану де Мариньи

Дорогой Анри,

Я сегодня дважды пытался связаться с вами по телефону — и только в этот поздний час узнал, что вы находитесь в Париже на распродаже античных вещей! Ваша экономка не знает, когда вы вернетесь. Но я очень надеюсь, что это скоро произойдет. Вероятно, мне понадобится ваша помощь! Эта записка будет ждать вашего возвращения. Не теряйте времени, де Мариньи, и приезжайте ко мне как можно скорее!

Титус

Глава 2 Дневник Анри-Лорана де Мариньи.

В течение нескольких недель я испытываю странное и необъяснимое ощущение — беспокойство, предчувствие чего-то ужасного. Атмосфера становится просто невыносимой. Я нахожусь на грани истерии. Мои нервы напряжены до предела. Всю свою жизнь я пытался понять, откуда появляется необъяснимый страх перед неизвестным, и где источник давления, от которого, казалось, вокруг меня сгущается воздух. Эти ощущения не оставляет меня в покое ни на прогулке, ни в постели. Однако сочетание этих двух странных состояний ныне ввергло меня в своего рода панику и заставило поспешно оставить Лондон и искать убежище на континенте.

Играя роль увлеченного коллекционера, я отправился в Париж и поиски предметов восточной античности привели меня в Доме Фуше. Но с ужасом я обнаружил, что бегство в город предков не избавило меня от депрессии и ощущения обреченности. Я совершенно растерялся, не зная что же мне делать дальше.

После четырехдневного пребывания в Париже, сделав одну или две небольших покупки — пожалуй, лишь для самооправдания — я решил вернуться в Англию.

В то мгновение, когда мой самолет коснулся земли в Лондоне, я понял, что меня все время тянуло назад в Англию, и я расценил это, как предвиденье, подтвердившееся немедленно по возвращении домой — я нашел приглашение Титуса Кроу. Его письмо лежало на столе в моем кабинете. Туда его положила моя экономка два дня назад. Но каким бы загадочным оно ни было, оно мгновенно исцелило меня, разогнав уныние, в течение долгих недель тяготившее мою душу. Оно заставило меня спешно отправиться в Блаун Хаус.

Была уже середина второй половины дня, когда я добрался до одноэтажного летнего дома, раскинувшегося на окраине города, и великий оккультист Титус Кроу, почему-то всегда напоминавший мне льва, широко распахнул передо мной дверь. Я очень удивился, и кажется не сумел скрыть свое беспокойство, тем изменениям, которые произошли в его внешности за три месяца, пролетевшие с момента нашей последней встречи. Он выглядел очень усталым. Это бросалось в глаза. Лицо Титуса Кроу вытянулось и посерело. Морщины глубоко прорезали высокий лоб. Широкие плечи опустились, и его высокая, обычно энергичная фигура обмякла. Его измученный вид несомненно являлся свидетельством интенсивных бессонных научных бдений, к которым организм еще не успел приспособиться и потому его первые слова напоминали старческое брюзжание:

— Де Мариньи, вы получили мою записку! Слава Богу! Мне так хотелось иметь рядом преданного человека. Я валюсь с ног. Устал так, что ты и представить себе не можешь. Свежий ум, новый подход… Слава Богу! Я так рад видеть вас!

Кроу проводил меня в дом — прямиком в кабинет и знаком пригласил садиться. Но я застыл посреди комнаты и, недоумевая, начал ее рассматривать. Хозяин налил мне бренди и тяжело плюхнулся в кресло за огромным столом.

Я продолжал стоять. Глаза мои скользили с предмета на предмет. Чтобы понять мое замешательство надо учесть, что кабинет Титуса Кроу (у моего друга была замечательная библиотека по оккультизму) хотя и был его любимым местом, частенько — в те дни, когда мой друг занимался странными исследованиями — оказывался главной сценой, где разворачивалось действо, и я привык видеть эту комнату далеко не в образцовом порядке — но никогда прежде я не видел здесь такого хаоса!

Карты, планы, атласы в раскрытом виде лежали друг на друге, закрывая весь пол от стены до стены, так что мне пришлось наступить на некоторые из них, добираясь до кресла. Десятки папок скоросшивателей, некоторые — закрепленные в открытом состоянии на отмеченных записью местах или заложенные листочками бумаги, лежали и стояли торцом на заваленном бумагами столе и на небольшом журнальном столике. Множество газетных вырезок — как выцветших и заметно потемневших, так и совсем новых — валялось повсюду. Большого формата тетрадь, со страницами, исписанными сверху до низу неразборчивым почерком, лежала раскрытая у моих ног, а раритетные фолианты вперемешку с общедоступными книгами по различным темным или мало известным полумифологическим, антропологическим и археологическим предметам громоздились в углу комнаты у подножия огромных древних часов с четырьмя стрелками. Чудовищный беспорядок, окружавший меня со всех сторон возбудил мое любопытство до такой степени, что первыми словами, так естественно слетевшими с моих губ, были вопросы:

— Титус! Что такое?.. Вы выглядите так, словно целую неделю не смыкали глаз. А в этой комнате!.. — Я снова осмотрел кабинет — очевидное свидетельство того, что привычный порядок вещей нарушен.