— Встретились мы в лесу…
— Ты его убил? — наконец сорвалось у Громова. — Ты?
— Я был ранен в руку, а Филипс в живот… Надвигалась ночь… Филипс страдал… О, это был сильный человек!.. Умирая, он написал… Марта спряталь записку.
— Марта!
— Да, моя жена фрау Марта. И орден твой отец она спрятала. Долго искаль и нашель… Отец твой писал тут…
Теперь на его широкой ладони вместе с орденом лежала и записка, свернутая в несколько раз. Сергей вскочил на ноги.
— Значит, ты его убил? — повторил Громов. На какое-то мгновение перед ним ярко вспыхнула картина жестокого боя. Она заслонила собой все. И он не видел ни протянутой руки, ни ордена с запиской, ни самого Курта. Когда Громов пришел в себя, первое, что он заметил, это удаляющуюся фигуру немца. Тот уходил медленно, тяжело переставляя ноги. Левая рука его как-то неестественно раскачивалась, словно это был привязанный к плечу обрубок толстой жерди. Скрипнула калитка, и Курт скрылся за деревьями…
На скамейке лежали орден и записка. Сергей, о чем-то подумав, развернул клочок бумаги и сразу же узнал характерный почерк отца — сколько раз он, уже взрослым, перечитывал его письма! Прочитав записку несколько раз и схватив орден, Громов бросился к калитке:
— Ку-урт! Ку-урт!
В низине рощи отозвалось глухо:
— Ку-урт… Ку-урт…
Это вторило эхо…
Вокруг никого не было. Опершись локтем о дерево, Громов смотрел на обелиск. Теперь ему не требовалось напрягать свое воображение, чтобы представить картину гибели отца. Он думал о другом — о человеке с безжизненной, как плеть, рукой. Хотелось, чтобы Курт возвратился. Но он не появлялся… А ефрейтор все ждал и ждал…
За спиной послышался шорох.
— Товарищ, — не меняя своей позы, с облегчением заговорил Громов. — Вы уж меня извините… Война-то какая была. Они нас так разозлили, эти фашисты. Но теперь мы вместе и знаем, что делать нам, простым людям, чтобы не повторилось прошлое. Вы понимаете меня, Курт?.. Камерад Готше?..
Сергей поднял голову: перед ним стоял командир взвода.
— Ничего, ничего, говори, говори, — заметив смущение ефрейтора, сказал лейтенант.
— Что говорить… Вот прочитайте, — протянул Громов записку.
— «Товарищ! Я, Громов Филипп Карлович, разведчик 27-го стрелкового полка, умираю от тяжелой раны. Во время разведки боем я был тяжело ранен. В это время наши отошли. Я скрывался в лесу. Под вечер на меня набрел немец. Хотел его убить: в моем автомате были патроны, и я бы его убил, если бы в это мгновение не потерял сознание от острой боли. Пришел в себя в каком-то подвале. Возле меня стоял этот человек. Я опознал его сразу. Только на этот раз у него была окровавленная рука. Потом появилась женщина. Она бросилась перевязывать рану мужчине. Но он настоял, чтобы сначала была оказана помощь мне.
Курт Готше рабочий, а его жена Марта — домашняя хозяйка. Я рассказываю о них потому, что убежден — таких немцев большинство. Они — наши верные друзья. Товарищи, верю, что честные люди Германии будут жить в вечной дружбе с советским народом.
Лейтенант Громов Филипп Карпович».
…В выходные дни Курт просыпается очень рано. Но Марта опережает его — она ждет мужа во дворе с корзиной цветов. Они вместе выходят за ворота. Минуту-другую стоят молча. Потом она поправляет ему берет и торопит:
— Ну иди, иди, Курт. Встретишь младшего Филипса, добрый привет от меня.
Младший Филипс — это Сергей Громов. Да, они — Курт Готше и ефрейтор Громов — теперь встречались часто у могилы лейтенанта Громова.
