Беспокойные союзники - [2]

Так могла ли она теперь хоть на мгновение усомниться в том, что ее ночные кошмары — и этот противный холодок в желудке — лишь обратная сторона ее любви к несчастному ранканскому принцу?

Шупансея почувствовала, что дрожит — от страха и от вечной сырости, буквально пропитавшей дворец. Запахнув поплотнее халат, она поискала возле постели теплые шлепанцы. Ничего удивительного, что ранканские женщины вечно натягивают на себя по сто одежек. В Санктуарии всегда ужасно сыро; летом здесь жарко и сыро, зимой (и во все остальные времена года) — сыро и холодно. Поэтому всегда приходится одеваться в платье из мягких, хорошо впитывающих влагу тканей.

Шупансея тихонько приоткрыла дверь, почти уверенная в том, что Каммесин, скорчившись, торчит у замочной скважины, но коридор был пуст, хотя в луче падавшего из ее спальни света она заметила легкое колебание занавески. Несмотря на обычно свойственную пожилым людям бессонницу, Кам-син преспокойно удалилась к себе, завалилась в постель и мгновенно уснула, мирно похрапывая во сне.

На губах Бейсы мелькнула легкая улыбка, и она направилась в восточное крыло. Дважды в год все, кто занимал во дворце хоть сколько-нибудь видное положение, переезжали из одного крыла в другое, полностью сохраняя при выборе новых апартаментов сложившуюся иерархическую традицию. Самые высокородные в жаркое время года занимали апартаменты в восточном крыле издания, а холодной зимой — в западном.

Сперва Шупансея со своей свитой выбрала для себя, как оказалось, все самые лучшие комнаты дворца, что отнюдь не усилило симпатии к ней со стороны ранкан, и теперь при очередном переезде всегда возникали проявления открытой неприязни: между слугами часто вспыхивали перепалки и ссоры, а порой даже случались дуэли между придворными.

Правда, отношение к бейсибцам во дворце, как и во всем городе, за последний год несколько улучшилось. Кое-кто из них перебрался за город, в восстановленные и отстроенные заново поместья; примеру этих бейсибцев последовали и некоторые из ранкан. А те, кто остался в городе, постарались наладить между собой вполне сносные отношения; то же самое произошло и во дворце. С этих пор, похоже, бейсибцы готовы были делить с ранканами любые капризы судьбы.

Человек, которого сейчас разыскивала Шупансея, мог бы, разумеется, получить апартаменты в западном, «закатном» крыле дворца, однако по причинам личного свойства он всегда предпочитал селиться в противоположном конце здания, подальше как от Бейсы, так и от Кадакитиса.

«У людей честолюбивых истории всегда куда интереснее и завлекательнее, чем у прочих, — любил повторять Хаким, в день всеобщего переезда перетаскивая свои пожитки навстречу общему потоку. — А у людей несчастливых истории всегда трагические».

Бейса никогда с ним не спорила. Этот профессиональный рассказчик был здесь самым близким ее другом. Но про себя она все же считала, что Хаким ошибается. Во всяком случае, насчет трагических историй. Уж она-то знала свою собственную историю, да и историю жизни принца, и с радостью поменяла бы свою судьбу на судьбу любого обитателя восточного крыла, у которого жизнь спокойна, хоть и скучна.

Надежные слуги спали у дверей своих хозяев — кто в алькове, а кто и прямо на соломенном тюфяке возле двери. Некоторые особо бдительные продолжали бодрствовать, и когда Шупансея проходила мимо с лампой в руках, подобострастно ей кланялись — бейсибцы, смиренно глядя на ее тень, а ранкане, исподтишка бросая злобные взгляды и явно не испытывая к ней ни малейшего уважения. Впрочем, среди ранкан таких осталось не так уж много. Бейса не обращала на них никакого внимания, ну а они, в сущности, и не ожидали от нее ничего иного.

Веревка с узлами, с помощью которой Хаким запирал засов на двери, была втянута внутрь, и только теперь Шупансея поняла, что сейчас поздняя ночь. Хаким всегда говорил ей, что в любое время дня и ночи готов ее выслушать, «стать ее ушами», но он ведь был уже немолод. Да и сколько раз мужчины и женщины вот так предлагали свои услуги ей и всем Бейсам до нее, как и любому здешнему принцу, пребывая при этом в гордой уверенности, что услугами этими никто и никогда так и не воспользуется.

Шупансея дважды опускала руку, не решаясь постучать в дверь. Но потом все же тихонько стукнула костяшками пальцев, однако из-за двери в ответ не донеслось ни звука. Впрочем, дверь тут же беззвучно отворилась сама на хорошо смазанных петлях.

— Хаким? Друг мой?..

Комната была пуста; тюфяк рассказчика был свернут и убран в угол, как всегда днем. Шупансея чувствовала себя неловко и на редкость глупо. Хаким, конечно, достаточно стар, чтобы быть ее отцом, но это вовсе не означает, что он полная развалина. И он, безусловно, совершенно очаровательный человек, умница, да и выглядит теперь — когда за ним так ухаживают, регулярно стригут, причесывают и моют — просто блестяще; а уж среди придворных дам, которые вечно жалуются, что мужчины говорят исключительно о войне да о политике, он и вовсе пользуется несомненным успехом, и ему не раз делались соответствующие авансы.

Что и говорить, в этом отдаленном крыле здания ему куда проще устраивать тайные встречи и свидания с женщинами…