Бесноватые - [17]

– Чтобы из противоположного окна нельзя было заглянуть в комнату. Это же так естественно. Любой деликатный человек…

– Вы думаете, это деликатность?

Пламя свечи дрогнуло и заколебалось. Джеффри поставил миску на деревянный сундук, чтобы не задуло свечу, и опустился на колено рядом с телом Грейс Делайт. Он внимательно рассмотрел грубую, редкого плетения ткань рубахи, затем перевел взгляд на зеленый платок, закрывающий лицо старухи.

– Платок этот – старый и грязный, но он из французского шелка. И освещается комната не коптилкой, а свечой. А эта миска, – он дотронулся до ее края, – хоть и закопченная и на вид дешевая – из чистого серебра.

– Не хотите ли вы сказать, что эта старуха была вовсе не бедная? И что у нее было припрятано много золота? И что это побудило кого-то напасть на нее?

– Я говорю вам только то, что завтра должен буду честно и откровенно рассказать судье Филдингу. Вы – как и он – должны делать выводы сами. Вы умеете читать мои мысли: давайте!

– Пропадите вы пропадом!

– Пег…

– Иногда мне кажется, что я знаю вас, и я счастлива. Я так счастлива, когда вижу, что вы – тот человек, которого я знаю. А потом вы уходите куда-то, словно в тумане исчезаете. Что вам за дело до этой женщины, скажите? Неужели… неужели все это только для того, чтобы уберечь от скандала память вашего покойного деда?

– Перестаньте! Это уж совсем никуда негодная романтика! Что до меня, то пусть мой почтенный дедушка жарит себе хлебец на адском огне. И эта старуха может отправляться туда же, хотя ее мне даже жалко. – Он поднял голову и взглянул на Пег. – Мы живем в жестоком, грубом и несправедливом мире, чтобы там ни говорили о нем! Доктор Свифт[23] это понимал. Потому-то он и умер в сумасшедшем доме в Дублине. Есть люди, которые это понимают: они еще сохранили остатки приличия. Сегодня я встретил одного врача. По-моему, он из этих людей. Но их немного. В основном…

– Перестаньте! – воскликнула Пег, и голос ее дрогнул. – Умоляю вас, перестаньте! Вы слишком многого хотите от людей. Ну почему вы не довольствуетесь тем, что есть люди, которым вы дороги, которые готовы любить вас! Господи, ну имейте же сострадание… Ой, что вы делаете?

Неожиданно Джеффри склонился к самому лицу старухи, прикрытому платком, просунул левую руку под плечи неподвижно лежащего тела, а правую – под сгиб колен и поднял женщину с пола. Голова ее откинулась, и зеленый платок соскользнул, обнажив лицо с вылезшими из орбит глазами, искореженным ужасной гримасой широко открытым ртом с табачными крошками, прилипшими к верхней губе под самым носом.

В следующее мгновение голова в чепце исчезла из поля зрения Пег. С большим усилием Джеффри поднял тело и перебросил через плечо вниз головой.

– Она вздохнула! – сказал он, качнувшись, но сохраняя равновесие. – Очень тихо, но, готов поклясться, шелк заколебался. В ней еще теплится жизнь или остатки ее. Если повезет, то с помощью врача мы, возможно, сумеем привести ее в чувство.

– Джеффри, вам показалось. Она умерла. Я знаю… я видела смерть.

– Я тоже. В нашем полку был человек, которого приговорили к расстрелу. Он попросил не завязывать ему глаза. Еще не было команды «пли!» – солдаты только подняли мушкеты, – а он вскрикнул и упал, замертво. Но лицо его и конечности были мягкие, неотвердевшие; в остальном все было так же, как здесь. Если бы они не поверили, что он мертв, и на всякий случай добили его выстрелом в ухо, ему пришлось бы ожить, прежде чем умереть еще раз.

– Что вы собираетесь делать? Вы говорили, там, в соседней комнате, есть матрац? Давайте я возьму свечу и посвечу вам.

Джеффри уже повернулся к ней, собираясь ответить, но вдруг осекся; выражение лица его изменилось, глаза расширились.

– Нет, не трогайте! Я забыл. Не трогайте. Я обойдусь.

– Перестаньте! Что за глупость! Вам же будет…

– Мне будет лучше, если вы не станете трогать свечу. И ни при каких обстоятельствах не пойдете в спальню.

– Но почему?

– Потому, что я так хочу. О Пег, неужели вы не можете послушаться меня хотя бы в этом?

Чувства бурлили в этой комнате, расположенной над бурлящей рекой. Пег вся дрожала, у нее перехватывало дыхание, но с места она не двигалась.

Тяжело дыша, Джеффри пронес свою ношу в низкую дверь над открытым люком. В спальне он взглянул только на маленький низкий топчан с соломенным тюфяком, накрытым одеялом, который стоял под занавешенным окном в передней части комнаты. Потом быстро обвел взглядом всю комнату целиком. Даже при том, что он привык читать при тусклом свете свечи (как и всякий человек того времени, который вообще умел читать), глаза его могли различить лишь слабые очертания предметов.

Он опустил Грейс Делайт на тюфяк, положив ее на спину. Мысль о собственной беспомощности привела его в отчаяние; потоптавшись на месте, он развел руками и направился в комнату, где ожидала его Пег.

– Рассуждать я горазд, – сказал он девушке, – а на деле – совершеннейший болван. Я понятия не имею, что нужно делать в этом случае. Надеюсь, врач знает больше. Кто пойдет за ним?

– Никто не пойдет, – послышался чей-то голос.

В люке показалась голова мужчины, который не торопясь поднимался по лестнице, глядя на них.