Беслан - [7]

– в разноцветные майки, а лица были обмотаны полотенцами. Запах доносился и до нас. Белобрысый солдат-омоновец только что вышел из спортзала, встал в оцепление и рассказывал своим товарищам:

– Там, короче, такой тесак лежит, как сабля! И что они им делали?

Он говорил, что в школе есть места, куда еще вообще не заходили спасатели.

– Нашли гранату только что неразорвавшуюся. Там много гранат таких.

– Ты знаешь,- спросил я его,- что говорят люди за оцеплением?

Они думают, их не пускают потому, что в подвале остались какие-то люди.

– Да нет там никого уже часа полтора,- сказал этот парень. Вынесли всех и упаковали.

Из машины "скорой помощи" вышли два сотрудника МЧС. У одного была перевязана рука, у другого голова. Они прошли за оцепление, а через несколько минут буквально выбежали. За ними гнался их коллега:

– Я вас на койки положу! Вчера без сознания лежал, а сегодня опять пришел! Стойте!

Но больные уже скрылись в соседних гаражах. Я увидел Анзора

Маргиева, дядю пропавшей Эльвиры. Он прошел той же дорогой, что и я.

До спортзала ему осталось 50 метров. И он хотел их пройти. Я сказал ему, что, наверное, уже поздно, многих вынесли и занесли уже в рефрижераторы – от школы отходил уже второй. Он с тоской посмотрел на рефрижератор:

– А как же мы ее теперь найдем? Вы не знаете, куда идет этот рефрижератор? – обратился он к солдату из оцепления.

– Куда надо,- ответил тот.

Он сказал, похоже, больше, чем мог.

Прокурорский позор

Площадь перед зданием ДК была заполнена журналистами и жителями Беслана. Встреча с властями должна была начаться уже четверть часа назад.

– Вы что, фотографировать нас сюда пришли? – кричали осетины журналистам, которые и в самом деле отчаянно снимали их сверху, с крыльца.- Уберите камеры, разобьем все к чертовой матери! Из-за вас боевики озверели! Зачем вы передавали, что в школе 354 человека?! Их же больше тысячи! Они же заложникам из-за вас сказали, что раз передают, что их 354, то, значит, и будет 354! Уходите отсюда!

– К нам вообще, что ли, никто не придет? – тихо говорила молодая осетинка.- Они в своем уме?

В руках она держала школьную тетрадку, в которую была вложена большая фотография ее десятилетней дочери.

В это время толпа колыхнулась в сторону оцепления. Истошно закричала женщина, потом еще одна.

– Там кого-то раздавили! – охнули рядом со мной.

Подойдя вплотную к оцеплению, люди застыли на месте. На земле сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками, пожилая осетинка. Она стонала и раскачивалась из стороны в сторону. Лицо у нее было бледным, просто белым, в крупных каплях пота.

– Три внука у нее в школе погибли,- говорили люди в толпе.- И один без вести пропал. Она ждала, что ей скажут, где он. Но, видно, сил у нее больше не осталось ждать.

Зарыдали еще две женщины, их на руках вынесли из толпы и посадили на деревянные ящики. На крыльце так пока и не появился никто из тех, кого ждали. Люди не уходили, словно надеясь на чудо.

За три дня они привыкли ждать чуда на этой площади. И чудо произошло. В половине второго дня на крыльце ДК появился прокурор

Северной Осетии Александр Бигулов.

– В настоящее время на территории школы продолжается осмотр места происшествия,- сказал он.- Продолжаются оперативно-розыскные мероприятия.

– Пошел ты! – крикнули ему из толпы.- Там наши дети!

Он сделал вид, что не услышал.

– Вход на территорию школы запрещен. Списки погибших и раненых уточняются. Это все, что в моей компетенции и что я вам могу сказать.

И он пошел с крыльца.

– Негодяй! – кричали ему снизу, но не трогали.

– У меня девочка пропала! – крикнула одна женщина.- Как ее найти? Как нам их всех найти?!

– Приходите ко мне, поговорим,- ответил он через плечо.

– А телефон твой, гад?! – простонала она ему в спину.

Прокурор вышел из толпы, огляделся и озабоченно спросил одного из своих помощников:

– У вас вода есть? Только холодная.

– Холодной, кажется, нет,- упавшим голосом ответил ему помощник.

– Плохо,- покачал головой прокурор.- Стоял там как мудак.

Информация наверх

Я проверенной дорогой вернулся к школе. Там уже работала тяжелая техника. Людей во дворе стало больше. Я увидел, что ко входу идут несколько человек в гражданском и, пристроившись к ним (они не обратили на меня вообще никакого внимания), без труда прошел за ворота. Экскаватор собирал мусор, вынесенный из спортзала. В самом спортзале было более или менее чисто. Под ногами был сгоревший пол.

На стенах, иссеченных осколками, много спортивных лестниц.

Обгоревшие баскетбольные корзины, уцелевшие мячи. Зал показался мне очень маленьким, поразительно маленьким. Я не мог понять, как тут могли три дня находиться больше тысячи человек. Запах был просто нестерпимым. Спасатели спокойно работали, разбирая актовый зал и столовую. Они считали, что там тоже могут быть люди. Во двор опять въехал рефрижератор, и до сих пор лежавшие на асфальте трупы стали загружать в него. Многие черные мешки только казались большими.

Спасатели поднимали их как пушинку. В них были трупы детей. Метрах в сорока за небольшой пристройкой на асфальте, со стороны железной дороги, лежали трупы боевиков. Почти все в мешках. Но два лица были открыты. Одному в рот засунули десятирублевую купюру. Другому засовывать было некуда: полголовы у него было снесено. Спасатели равнодушно проходили мимо трупов, а осетины, в основном прокурорские работники и солдаты из оцепления, плевали на них. А некоторые стояли и смотрели долго и внимательно, словно запоминали.