Беслан - [30]

Людей как будто разделило: одни радостно сообщали, что нашли своих живыми, другие возвращались из морга, третьи ездили по больницам и судорожно вчитывались в списки живых. По телевидению шла информация об удачном штурме. Непонятно, откуда эта радужная информация: ведь никто официально не осмелился сказать людям, что этот штурм можно считать успешным. Было ясно, что завтра масштаб катастрофы станет очевиден.

В субботу на 12.00 около здания Дворца культуры был назначен митинг. Сначала говорили, что люди возьмут тела своих погибших детей и поедут во Владикавказ, чтобы положить их на площадь перед зданием администрации. И ждать, когда к ним выйдет Дзасохов.

Волнений действительно опасались. Впервые Беслан был оцеплен по всем правилам чрезвычайного положения. Нас впервые за три дня проверили на въезде в город. Журналистам не разрешали отходить от здания ДК или предлагали идти в обход. Наиболее надежно было защищено здание местной администрации.

А люди шли и шли к площади у ДК. Их было не меньше тысячи, и это те, кто не смог найти своих родных ни в больницах, ни в моргах.

К утру количество опознанных погибших достигло 250 человек. (Вечером субботы – 320.) Кроме этого, было еще 100 неопознаваемых тел.

Женщины, рыдая, рассказывали, что у некоторых детей нет головы, рук, ног, многие сильно обгорели, но больше всего тел с огнестрельными ранениями. Эмчеэсовцы сказали, что на утро субботы они достали из-под завалов 140 тел, но под завалами школы остались как минимум еще триста. К вечеру субботы эти завалы разобрать не успели.

Спасатели говорят, что много погибших будет в школьных подвалах: боевики согнали туда заложников и долго отстреливались из-за 'живого щита'.

Спецназовцы давали комментарии неохотно, но и не уходили от разговора. Они рассказали, что только в одной группе 'Вымпел' погибли 7 человек. И 'Альфа', и другие спецназы – все понесли большие для себя потери. Прежде всего потому, что штурм начался неожиданно и пришлось даже не штурмовать, а просто спасать и заслонять собою детей.

Еще в пятницу вечером, сразу после штурма, выяснилась одна совершенно нордостовская деталь: оружие, которое было у террористов в огромных количествах, завезли и заложили в стены школы заранее, когда там летом шел ремонт. Об этом люди рассказали Асламбеку

Аслаханову, единственному политику, который вышел к населению после штурма.

Информацию о том, что оружие было подложено в школу заранее, а также тот факт, что с августа все местные силовые структуры были предупреждены о возможности теракта, подтвердил позднее начальник

УФСБ Валерий Андреев. Но он категорично назвал штурм 'эффективным'.

– К сожалению, – подвел итог Андреев, – погибло большое количество наших сотрудников, спецназовцев:

– А заложники? – крикнули ему из толпы. Но поздно. Андреев уже закончил брифинг и удалялся в сторону штаба. :А на митинг никто из представителей власти так и не пришел.

Елена МИЛАШИНА – из Беслана

Скорбь и ярость

Мир скорбит по погибшим в Беслане. Мир в ярости от преступлений террористов в Беслане

Истерзанный до последней нервной клеточки страшной развязкой, город сходит с ума, корчится в немыслимых муках непереносимого горя, с головой накрывшего здесь каждый дом, каждую осетинскую семью.

Каждая улица, прилегающая к школе, потеряла десятки своих жителей.

Улица Первомайская – 29 детишек, улица Надтеречная – 48…

Как страшно надрывно воют обессилившие от крика и слез бесланские матери. Боже мой, я до конца жизни не забуду, как страшно в голос рыдают сдержанные осетинские мужчины, отцы, потерявшие своих детей. На каждой улице города настежь распахнуты ворота десятков домов, у которых стоят тихие группы мужчин – знак страшной беды в осетинском доме, из которого несутся неистовые женские крики. А люди все идут и идут в эти открытые ворота, и с каждой новой группой отчаянный плач и крики рвутся в небеса, выплескиваются на улицу с новой силой.

Всю субботу и воскресенье я хожу в эти распахнутые настежь дома – и сама тихо схожу с ума от пронизанной бедой и отчаяньем атмосферы.

С Джульеттой Тетовой, начальником Беслановского дорожно-строительного управления мы начинаем рыдать, как и все осетинские женщины прямо с порога. В доме погибшей 30-летней Алины

Аликовой страшно кричит ее растерзанная горем мать Елена, специалист

Управления сельского хозяйства района:

– Как ты могла, моя радость, мой цветочек, моя жизнь, нас покинуть, как ты могла не спастись?! – уже хрипит выплакавшая все слезы Елена.

Она одна воспитывала и выучила дочь, теперь трое детей дочери остались сиротами…

Заходим в дом Тетовых. Здесь оплакивают двух милых девчушек, которые должны были учиться в 8-м и 9-м классе. Девочки в гробу с бледными, спокойными лицами, словно уснули… На лице восьмиклассницы следы от осколков самодельных бандитских бомб. Их мать, растрепанная, с опухшими от слез глазами, все повторяет вопрос, на который нет ответа:

– Почему, почему они расстреляли моих девочек?! Они же никому не сделали зла? – Она гладит мертвые лица. – Вы были такими шустрыми, мои девочки. Почему вы не спаслись? Почему вы оставили нас в этом злом мире?! Бросает в дрожь от увиденного в доме Цкаевых – там хоронят маленького худенького мальчика – третьеклассника. Под крики, стоны, вой огромной толпы родственников под детским гробиком, стоящим на трех стульях, свернувшись, лежат кошка и собачка, лежат недвижно, словно не живые, не реагируя на страшные крики. Зареванная женщина мне тихо объясняет: