Бескрылый - [2]

Нат, невысокий и худой, со взъерошенными волосами и тонкими чертами лица, чувствовал себя карликом во всем этом огромном мире.

Ветер бормотал, ласкал его лицо прохладой, доносил аромат листьев и далеких земель, дымный запах тела Турака.

Хоть тот и был молод, но вырос уже почти со взрослого, то есть примерно с Ната. Стоял он на своих огромных крыльях, сложенных вниз, с когтями, создающими некое подобие ступней.

На месте ног и лап птичьих предков у ифрианца находились руки и ладони. Костяк его сохранил жесткость, как у птиц, и сильно выдающуюся килевую кость, но голова, сидящая на довольно длинной шее, если не обращать внимания на хохолок, выглядела почти как у млекопитающего: мягкие черты лица, рыжевато-карие глаза, клыки, контрастирующие с тонкими линиями губ, при низком лбе череп выдавался назад, и в нем помещался превосходный мозг.

— Так ты летишь? — настойчиво спросил Турак, пока Кешчи насвистывал где-то в вышине. — Или ты предпочитаешь остаться? Может, так оно для тебя и будет лучше.

Кровь застучала у Ната в висках. «Я не дам этим тварям повода насмехаться над людьми», — пронеслось у него в голове. В то же время он знал, что поступает глупо, что надо отпроситься у мамы — и что делать этого он не будет, он тоже знал, но не мог ничего с собой поделать.

— Лечу! — бросил мальчик.

«Отлично», сказало оперение Турака. Он поставил руки на пол и оперся на них, расправляя крылья. На просвет в лучах солнца перья будто таяли. Под ними мелькнул ряд пурпурных жаброподобных щелей, биологического форсажа, позволявшего существам такого размера летать в близких к земным условиях. С шумом и ревом Турак взлетел.

Выписывая головокружительные петли, он поднимался все выше и выше, к парящему кузену. Они начали перекрикиваться. Находясь в полете, ифрианец сжигает больше пищи и воздуха, чем человек; он, как иногда говорят, «более живой».

«Но я-то не ифрианец», — думал Нат. Слезы жгли его. Он зло утерся тыльной стороной ладони и потянулся к переключателям гравипояса.

Он был надет на талии поверх комбинезона, за спиной висели два цилиндра силовой установки. Мальчик мог подняться в воздух и лететь очень долго. Но что за жалкое это было утешение.

Покидая башню, Нат чувствовал легкую вибрацию в животе, создаваемую двигателем. Его пальцы потянулись, чтобы настройкой переключателей выровнять высоту и задать курс на север. Сильный резкий ветер дул прямо в лицо, так что пришлось надеть поверх кожаного шлема защитные очки. У ифрианцев на такие случаи имелось третье веко.

Последние несколько дней до Ната постепенно доходило» пока наконец ночью, когда он лежал на койке, поставленной для него в гнезде мальчиков, не дошло, насколько эти существа владели своими бескрайними небесами и насколько человек далек от этого, и ему пришлось давиться слезами — не дай Бог, кто-нибудь услышит.

Гравипояс монотонно работал и тащил молодого Фолкейна по прямой, в то время как его приятели парили, ныряли и кружились в воздухе, наслаждаясь свободой неба, принадлежащей им с рождения.

Северный берег изгибался, образуя небольшой залив. За сузином, кустами и грядой дюн его воды сверкали чистым сине-зеленым цветом; прибой яростно бил о рифы, закрывающие вход в залив. Там некоторые подростки держали свои лодки, Кешчи и Турак были из их числа.

Но… потихоньку они переделывали свою лодку для плавания в открытом море; и сегодня наступил день испытания.

Приземлившись, Нат почувствовал себя не таким жалким. На земле он был ловчее медленных и ограниченных в движении ифрианцев. Замена, как он хмуро подумал, не очень равноценная. Все же он мог быть им полезным. Не это ли было настоящей причиной, по которой его пригласили участвовать в первом плавании?

«Для Кешчи — несомненно, — решил мальчик. — Тураку я, кажется, нравлюсь как личность… Кажется». Нат окинул взглядом надменные лица, но, хотя они были полны эмоций, он не смог увидеть в них ничего, кроме естественного возбуждения.

— Ну же! — Кешчи даже пританцовывал от нетерпения. — Спускаем на воду! Ты, — повернулся он к Нату, — тащи за нос, а мы толкнем с кормы. Прыгай!

На секунду разозлившись, Нат почти уже решил послать его подальше и вернуться. Он знал, что все равно не должен участвовать в этом опасном предприятии, не удосужившись даже предупредить родителей. Весь этот план ему предложили так неожиданно… «Нет, — подумал он. — Я не могу позволить им считать меня, человека, трусом. Они меня еще узнают». Он ухватился за форштевень, покрытый изящной резьбой с мотивами виноградной лозы, согнул спину и стал тащить изо всех сил.

Лодка с готовностью поехала по песку из своего укрытия. Это было похожее на каравеллу стройное одномачтовое судно без палубы и с почти плоским дном, длиной около четырех метров. Песок, скрипевший под тонкими подошвами Ната, сменился водой, разом промочившей его штаны. С негромким чмокающим звуком лодка оторвала свое днище от песка и заплясала на волнах.

Кешчи и Турак одним взмахом крыльев забрались на борт, Нату пришлось неловко карабкаться через планшир; насквозь мокрый, он стоял и не знал, что делать дальше, а ифрианцы тем временем поставили мачту, закрепили штаги, начали разворачивать грот и кливер. Оснастка казалась несколько странной: гибкий гафель был длиной почти как утлегарь. Синтетическое полотно, потрескивая, расправилось на ветру.