Бескрылые птицы - [10]

Крышу делали почти плоской, и получалась лишняя комната, где жили в хорошую погоду. Там же собирали дождевую воду, которая стекала в громадный бак, пристроенный сбоку. Это на большую часть года избавляло женщин от муки таскать воду из колодца или с полноводной реки, прорезавшей равнину у самого подножия склона, где почти у каждого жителя имелся огородный надел. В каждом доме устраивали земляной клозет, который в жару приходилось часто выгребать, иначе мухи житья не давали. Некоторые пользовались сортиром, лишь когда женщины стряпали, — тогда мухи покидали клозет и увлекались исследованием продуктов.

Конечно, не все жилища устраивались по такому образцу. За столетия население слегка увеличилось, на окраинах и на противоположном склоне появились обычные дома, разделенные на мужскую половину, где принимали гостей, и женскую — закрытую для чужих. Тем не менее, обычай прорубать в скале дополнительные помещения сохранился и в этих домах, где возводились мощные, толщиной в руку стены, а в комнатах стоял безмятежный полумрак, отчего не ощущалось течение времени.

Правда, в некоторых домах обитало столько народу, что жизнь превращалась в сущий ад, поскольку и ныне существующий во многих местах обычай требовал, чтобы сыновья приводили жен в отчий дом. Если в семье имелось много женатых сыновей, плодивших бесчисленное потомство, в доме негде было приткнуться, чтобы вздремнуть, уединиться, и домочадцы беспрестанно цапались, особенно в скверную погоду. По смерти главы семьи сыновья с женами и детьми переселялись в новые дома, цикл начинался заново, и первые несколько лет было непривычно и удивительно жить в собственном просторном доме.

За городом поросший кустарником склон холма плавно переходил в гребень, а за ним образовалась небольшая впадина, которая, если б немного постаралась, могла бы превратиться в долину. Ровную землю безжалостно искорежили сдвиги пластов на севере Африки и Аравии, и здесь появились вертикальные каменистые провалы. Многие из них ликийцы превратили в роскошные могильники, а в одном добывалась известь. Дальше, за следующим гребнем, шел крутой каменистый спуск к оживленным водам, где Эгейское море соединялось со Средиземным. В этой пустоши, пригодной лишь для коз, между городом и морем, среди ликийских гробниц поселился человек, который стал известен как Пес и превратился в привидение, не успев толком умереть.

Бывает, по лицу человека видно, какой смертью он умрет, а иногда это ясно из образа его жизни. В случае с тем, кого прозвали Пес, не вызывало сомнений, что умрет он в одиночестве и нищете, поскольку сам недвусмысленно выбрал себе такую жизнь.

Каратавук и Мехметчик были тогда совсем маленькими, но навсегда запомнили день, когда появился Пес. Матери послали их собирать дикую зелень — сотни разных травок росли на склонах и по краям пастбищ. Все травы были съедобные, только некоторые очень горькие, пока не привыкнешь и не научишься ценить их изысканный вкус, напоминавший грецкий орех, чеснок и лимон. Все найденное мальчишки запихивали в котомки из козлиной шкуры и нарочно тянули время, чтобы не возвращаться домой, где их могли нагрузить новой работой. Иногда матери посылали их собирать кизяк — высохший навоз, которым топили печки, поскольку все деревья уже вырубили, а козы обгрызли почти весь кустарник. В сборе кизяка одно было хорошо — находить обитавших в нем интересных разноцветных жуков.

Мальчики сидели на краю заросшей тропинки, бежавшей мимо хорошо сохранившихся развалин римского амфитеатра, где горожане до сих пор проводили большие собрания и праздники, и лениво бросались камешками, стараясь попасть в мышиную норку.

— Может, нам туда пописать? — предложил Мехметчик. — Мышка выскочит, и мы ее поймаем.

Каратавук нахмурился:

— Я не хочу ловить мышь.

Он всегда старался выглядеть серьезным и старше своего возраста, но сейчас отказался писать в нору и выгонять мышь, скорее всего, потому, что не ему первому пришла в голову эта идея.

— И то правда, можем ведь утопить, — сказал Мехметчик.

Каратавук кивнул с умным видом, и они опять стали кидать камешки.

Каратавуку, второму сыну гончара Искандера, исполнилось только шесть, но у него уже были красивое юношеское лицо с золотистой кожей и ниспадавшие на глаза блестящие черные волосы, которые часто приходилось ладонью отбрасывать назад. Красиво очерченные губы в улыбке открывали заостренный язык и мелкие белые зубы без щербин, слегка кривые, что не снижало обаяния рожицы. Мальчик всегда выглядел рассудительнее, чем был на самом деле.

Мехметчик, происходивший из христианской семьи, был ниже ростом и кряжистее; уже сейчас не вызывало сомнений, что он вырастет в мужчину, демонстрирующего чудеса силы, — такого, кто удерживает тяжеленную дверь, пока ее навешивают на петли. Он тоже был смуглый, с темно-карими глазами и прямыми черными волосами. Мальчики легко могли сойти за родных или двоюродных братьев, только один худенький живчик, а другой крепыш. Вообще-то, у них были родственные связи, но такие дальние, что о них все забыли. То ли прапрадедушка поменял веру и женился на девушке из другой семьи, то ли прабабка дважды выходила замуж, и первый или второй муж был из другого рода. В общем, если покопаться в родстве, все жители города были в какой-то степени родственниками, какие бы теории ни выдвигал Леонид-учитель.