Бесконечная война - [35]

– Ты становишься довольно толстокожей.

– Возможно… нет, я просто реально смотрю на вещи. Мне кажется, впереди нам еще не такое придется увидеть.

– Меня это уже не волнует. Едва придем на Старгейт, как можете считать меня штатским.

– Не торопись. Эти клоуны, призвавшие нас на два года, вполне могут растянуть их до четырех или…

– Или шести, или двадцати, или до бесконечности. Но ничего у них не получится. Начнется восстание.

– Не знаю. Если они приучили нас убивать, они могут приучить нас к чему угодно. Даже добровольно остаться на сверхсрочную.

Мрачная перспектива.

Позже мы попытались заняться любовью, но ничего не вышло. Мы оба были заняты посторонними мыслями.

Я увидел Мэригей примерно через неделю. Она была еще очень слаба, сильно осунулась и с трудом реагировала на окружающее. Док Уильсон заверил меня, что эффект этот дают медикаменты, мозг, к счастью, совсем не пострадал.

Мэригей все еще не поднималась с койки, кормили ее через трубку. Я начинал чувствовать беспокойство. Хотя с каждым днем ей становилось все лучше, но, если она не встанет на ноги до прыжка, у нее нет шансов выжить. Ни док Уильсон, ни Эстелла ничем не могли меня обнадежить. Все зависит от выносливости Мэригей, говорили они.

За день до выхода на финальную прямую они переместили ее на противоперегрузочную койку Эстеллы в лазарете. Чувствовала она себя уже вполне хорошо и пищу начала принимать обычным образом, но вставать еще не могла – при полуторной силе тяжести.

Я пришел к ней в медотсек.

– Ты уже знаешь, что мы меняем курс, к Тет-38 пойдем через Альфу-9. Еще четыре месяца в этой проклятой жестянке. Но зато шесть дополнительных лет боевого стажа с соответствующей оплатой.

– Это хорошо.

– Еще бы, ты подумай только, вот вернемся мы на Землю…

– Уильям.

Я замолк. Никогда не умел врать.

– Хватит меня подбадривать. Расскажи про вакуумную сварку, про свое детство, все, что угодно. Только не суй ты мне эту чушь про возвращение на Землю. – Она отвернулась к стене. – Я слышала, как два врача разговаривали обо мне в коридоре. Думали, что я еще не проснулась. Но я и сама уже догадалась, очень уж все старались меня обнадежить.

Так что расскажи мне о Мехико-Сити. Ты ведь родился в 1975-м, в Мехико-Сити, правильно? И что было потом? Ты все время там жил? А в школе хорошо учился? Были у тебя там друзья, или все считали тебя умником, как со мной случилось? А сколько тебе было лет, когда ты стал мужчиной?

Мы еще некоторое время поговорили в таком тоне. Мне было неудобно. И во время разговора меня осенила идея. Сразу от Мэригей я пошел к доку Уильсону.

– Шансов у нее – примерно пятьдесят на пятьдесят. Но это очень приблизительно. Это первый известный случай такого рода, ничего нельзя сказать заранее наверняка.

– Но можно сказать, что чем меньше будет она подвергаться перегрузкам, тем больше у нее шансов выжить? Так?

– Конечно. Капитан постарается вести «Годовщину», насколько это будет возможно мягко. Но все равно будет четыре или пять «же» в конце. А для нее даже трех хватит. Хотя заранее мы ничего не можем определить.

Я нетерпеливо кивнул:

– Правильно, но я, кажется, нашел способ. Можно сделать так, что Мэригей будет подвергаться гораздо меньшей перегрузке, чем все мы.

– Если ты изобрел антиперегрузочный экран, – с улыбкой сказал док, – то спеши получить патент. Продашь его за солидну…

– Нет, в нормальной обстановке от него будет мало толку. Наши оболочки работают лучше, и основаны они на том же принципе.

– Тогда объясняй.

– Мы поместим Мэригей в свободную оболочку и заполним…

– Погоди, погоди. Ничего не выйдет. Плохо прилегающая оболочка все это и натворила, во-первых. А ведь теперь ей придется пользоваться запасной…

– Я это знаю, дай же мне объяснить, док. Оболочка может и не прилегать, как это требуется обычно, пусть только работают вход и выход системы жизнеобеспечения. Внутри не будет никакого давления. Потому что и снаружи она не подвергнется обычному давлению в килограмм на квадратный сантиметр, как мы все.

– Тогда я не понимаю.

– Здесь действует… ты ведь изучал физику, верно?

– Изучал немного в медшколе. Самый для меня жуткий предмет после латыни.

– Ты помнишь принцип эквивалентности?

– Название такое помню. Что-то связанное с теорией относительности, кажется.

– Правильно. Согласно ему… нет разницы между поведением тела в поле притяжения и под действием соответствующего ускорения. То есть если «Годовщина» дает ускорение в пять «же», то это все равно, как если бы мы опустились на большую планету с притяжением в пять «же» на поверхности.

– Очевидно.

– Отлично. И никакой эксперимент, проводимый на борту корабля, не покажет разницы; то ли корабль идет с большим ускорением, то ли он совершил посадку на тяжелой планете.

– Как это не может? Если выключить двигатели…

– Или выглянуть наружу, правильно. Я имею в виду изолированный, лабораторный физический эксперимент.

– Ну ладно, я понял. Итак?

– Ты знаешь закон Архимеда?

– Конечно, история с подделанной короной… вот что меня всегда поражало, относительно этой физики – сколько шуму вокруг очевидных вещей, а когда доходит до грубого дела…

– Этот закон говорит: на всякое тело, погруженное в жидкость, действует сила, равная весу вытесненной телом жидкости.