Бешеный мир - [15]

– Ковбой?! – переспросил я, не оборачиваясь. То, что этот человек не станет в меня стрелять, если я не дам ему такой повод, было очевидно. А иначе он уже прикончил бы меня безо всякого повода и ненужной болтовни. – Где ты тут видишь ковбоя, приятель? Разве я пригнал с собой коровье стадо или прискакал сюда на испачканной навозом лошади?

– Где ты тут видишь приятеля, ковбой? – прорычал в ответ человек-медведь, хотя его беспардонность была понятна и простительна. И я бы на его месте возмутился, осмелься какой-нибудь наглец заявить права на мои охотничьи трофеи.

– Где вижу? Да прямо позади меня, – ответил я, медленно оборачиваясь. – Подумал, что раз мы с тобой стреляем в одних и тех же ублюдков, то наверняка можем…

И прикусил язык, увидев наконец того, с кем говорю.

Воистину, тут было с чего утратить дар речи! Уже по голосу становилось понятно, что меня держит на прицеле человек внушительных габаритов. Но когда я взглянул на него воочию, сразу выяснилось, что мои прогнозы были явно занижены. Сам я тоже отнюдь не низкорослый – скорее, умеренно высокий, – но этот тип обгонял меня в росте на целую голову. Да и в ширине плеч превосходил изрядно. Отчего даже громоздкий полуавтоматический карабин «Вепрь-Молот» двенадцатого калибра смотрелся в его ручищах словно игрушка.

Я бы дал громиле на вид лет тридцать, однако в действительности он мог быть и старше, и моложе. Определить его возраст наверняка не позволяло его жутковатое лицо. Я повидал множество изуродованных шрамами лиц, но такое видел впервые. Шрамов на физиономии громилы было так много, что они сливались в одну сплошную сетку, покрывающую ему щеки, скулы, лоб и частично – нос. Было очевидно, что он заполучил их не в бою и не упав спьяну мордой в битое стекло. Такие отметины могли возникнуть лишь в процессе жестокого истязания или пытки. В их взаиморасположении даже наблюдался некий порядок, хотя наносили их далеко не с хирургической аккуратностью.

Первое сравнение, что пришло мне на ум при взгляде на это изобилие шрамов – из-за них кожа на загорелом лице громилы напоминала шкурку ананаса. Такое же сравнение явно приходило на ум и самому громиле. А иначе как объяснить, что он соорудил себе на макушке прическу, напоминающую пучок листьев, торчащих из этого фрукта? Если бы не нацеленный на меня «Вепрь», желание его хозяина придать себе сходство с ананасом вызвало бы у меня улыбку. Самоирония – хорошая и о многом говорящая черта характера. А самоирония в адрес собственного уродства свидетельствует о том, что этот парень являлся оптимистом по жизни. И не особо переживал насчет издевательств, которым он был когда-то подвергнут.

– Ну, чего заткнулся, ковбой? Пытаешься выдумать про меня какую-нибудь шутку? – поинтересовался ананасообразный человек, без труда прочтя мои мысли. Что, впрочем, было не так уж сложно. – Ну давай, выкладывай – посмеемся вместе!

– Я бы с радостью, только боюсь показаться неоригинальным, как и ты со своим «ковбоем», – ответил я. – К тому же я не имею привычки смеяться над людьми, что в одиночку вяжут целую банду. Ну, или не целую, если быть точным – троих бандитов ты все-таки упустил.

– Двоих, – поправил меня мордоворот. – Тот, кого эти твари называли Балабасом, валяется вон там. – Он кивнул на брешь в огораживающем метеостанцию, невысоком заборчике.

Действительно, прямо в дыре лежало тело последнего дырокольца, которого можно было разглядеть в высокой траве лишь хорошенько приглядевшись. Да и сама дыра, кажется, образовалась по вине Стасика. Удирая от двуногого хищника с дробовиком, Балабас получил в спину заряд картечи и, упав на хлипкий заборчик, проломил его. После чего так и остался валяться и истекать кровью в его обломках.

– Отлично: вот теперь все в сборе, – удовлетворенно заключил я и пояснил: – Насчет сбежавших Юрка и Жеки тоже можешь не беспокоиться. Я встретил их в паре километров отсюда, и мы не сошлись во мнении по поводу того, кому из нас жить, а кому умирать.

– Эй, протри-ка зенки: разве похоже, будто меня что-то беспокоит? – огрызнулся громила. – Или хочешь, чтобы я сказал тебе спасибо за эту пустяковую услугу? Ну, спасибо, раз такое дело! Доволен? А теперь будь добр, сделай мне еще одно одолжение – проваливай отсюда, пока мы по-настоящему не разругались.

– По-моему, из нас двоих ворчишь только ты, а я веду себя исключительно любезно, – напомнил я. – Да убери ружье-то, а то негоже вести деловой разговор, размахивая друг перед другом пушками.

– А разве нам с тобой есть, что обсуждать? И что значит – «друг перед другом»? Ты что, ковбой, ослеп: это я держу тебя на мушке. А ты стоишь передо мной и треплешь языком вместо того, чтобы свалить отсюда подобру-поздорову, пока я добрый.

– Вышиби ему мозги, Квадро! – подал голос отмаливавшийся до сей поры Дырокол. – Тебе же это раз плюнуть, хренов мокрушник! Не хочешь меня отпускать, так выполни хотя бы последнюю просьбу приговоренного к смерти! Убей «крысиного волка» и – век мне воли не видать! – я замолвлю за тебя словечко в аду перед дьяволом!

– Квадро?! – переспросил громила, недоверчиво прищурившись. – Так ты, ковбой, и есть тот самый Квадро, о котором болтают в здешних краях? А неплохо ты болтаешь по-русски для американца.