Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [79]
«Случилось мне пригласить к себе одного брата напиться чаю. Ставя посуду на стол, я нечаянно разбил чайную чашку. Пришел к старцу объясниться и нашел его спящим на кровати. Батюшка от шороха проснулся и, увидев меня, сказал: «Что тебе надо? Денег?» Я отвечал: «Я разбил чайную чашку». Он тотчас позвал келейника и сказал ему: «Поздравь Алексея Ивановича — он взял город». Я не понял, к чему было такое поздравление. Старец сказал мне: «Скажи, пожалуй, когда ты исправишься? Какого от тебя добра ждать? В миру ты был негодяй и теперь живешь без исправления. Если бы ты имел страх Божий, то ты смирил бы себя и подобного с тобою не случилось бы. Видно, ты с рассеянием, не помня себя, занимался угощением и от того разбил. А хуже того еще, что с гордым духом пришел к старцу хвастаться: я разбил чашку. Если бы ты был путный человек, то бы пришел со смирением, сказав: батюшка, простите Бога ради, я нечаянно разбил чашку; как благословите? А то, как город взял, хвастаешься. Ступай вон!» Когда же я приблизился к двери, он, вздохнув, нежным тоном милостиво сказал: «Алексей Иванович! Воротись; надеюсь, что ты положишь начало к исправлению и будешь впредь смиреннее». И приказал келейнику дать мне рубль»26.
Этот же брат уверял, что никогда ему не случалось от старца выходить смущенным, но всегда укрепленным и утешенным. Когда же он являлся удрученным какою-либо скорбью, то отец Леонид, заметя вошедшего, встречал его с неизъяснимой отеческою любовью и, по выслушании дел и помыслов, возлагал на него руки, а иногда, с шуткой взяв за голову, прижимал к себе во время произносимой им молитвы и тем водворял в душу страждущего спокойствие и утешение.
Рассказ Александра Смирнова
«В первый год моего вступления в монастырь пришел я однажды с смущенным духом к духовному моему отцу, старцу отцу Леониду, и, плача, говорил ему, что приезд моей матери и сестры смущает меня. Батюшка же, думая, что я побеждаюсь слабостью любви плотской к родительнице своей и уже жалею о разлуке с ней, пришел от того в такую ревность по Бозе и досаду, что, сильно ударив меня по щеке, сказал: «Любовь ли к матери предпочел любви к Богу? И этим ли платишь Ему за изведение свое из мира, слабодушный?!» Я хотя и не сознавал в себе пристрастия к родным, однако возрадовался духом, видя из поступка отца моего духовного истинного вождя к Богу, Которого он, видимо, возлюбил паче всего, к Которому, конечно, и меня незаблудно учил шествовать».
«Потом, спустя некоторое время, стоял я у батюшки в передней и долго не мог быть допущен к нему за множеством странников, пришедших из дальних мест, с которыми он и занимался.
Не имея же терпения, как новоначальный и неопытный, я стал скучать, а наконец и роптать на старца своего. Когда же вошел ко мне его келейник, не затворив за собой двери, тогда я с досадой сказал, так что и старец мог слышать оскорбительнейшие для него слова, а именно: «Батюшка чуждых овец пасет, а свои у него алчут». От сих слов моих келейный его пришел в гнев и выговаривал мне за дерзость мою и нетерпение. Батюшка же, напротив, кротко и ласково сказал мне: «Ах Саша, Саша! Ты смутился? Яша, дай ему чаю». Потом, обратясь ко мне, продолжал: «Ну что, Александр, успокоился ли ты? Ну как же тебе не стыдно безпокоиться о том, что я принимаю и других. Ведь ты хочешь получить от меня душевной пищи, а другие разве того же не желают? Ты всегда при мне, а другие, тебе досадившие, пришли из дальних стран, чтобы видеть меня, открыть мне свои нужды и получить от меня утешение, и их ли не допустить мне к себе? Да и хорошо ли нам любить самих себя только? Напротив, Бог хочет, чтобы мы любили и других и всем, как Он, желали спастися». Таковая истина его слов и кротость смягчили мое сердце, и я со слезами просил у него прощения и чувствовал вполне незлобие его, как при сем случае, так и во время моего с ним пребывания».
«Сравнивая этот поступок его с первым, я еще лучше стал разуметь о моем старце; ибо он за сделанное ему личное оскорбление не показал и следа неудовольствия ни лицом, ни словом, за предпочтение же мирской любви духовной, или любви к Богу, он пришел в гнев и не мог оставить меня за это без наказания».
Рассказы прочих Оптинских братий
«Будучи еще послушником, — рассказывал иеросхимонах Феодот, — однажды, стоя с другими на коленях пред старцем отцом Леонидом, я увлекся помыслами и стал размышлять, что вот такой-то монах, который хорошо понимал экономическую часть, годился бы в настоятели. Только что я это подумал, как вдруг старец довольно сильно ударил меня по щеке со словами: «Не в свое дело лезешь! Ты не знаешь, что это за человек». Нужно заметить, что монах, о котором так подумал отец Феодот, впоследствии вышел из Оптиной пустыни, переменил много монастырей, а в настоятели все-таки не попал».
