Беседы о науке - [62]

– И почему вдруг люди стали вновь интересоваться знаниями?

– Может быть, общество просто насытилось потреблением. Или же в самом деле сыграли свою просветительскую роль некоторые успехи на том же Большом адронном коллайдере.

– Новые космологические откровения, о которых мы сегодня говорим, наверное, тоже подтолкнули людей к умным книжкам и раздумьям?

– Я думаю, что новая космология чисто в мировоззренческом плане гораздо важней для людей, чем, скажем, тот же бозон Хиггса. Картина, которую сегодня рисует космология, гораздо объемней, чем один механизм Хиггса. Он – лишь составная часть всего космологического действа. А из него вытекают глубочайшие принципы. Космология, например, показывает, что вселенных на самом деле бесконечное число. Что они, скорее всего, разные. То есть, грубо говоря, в каждой из них – свои законы физики. Есть даже наметки, показывающие, как случайным образом формируются законы физики в той или иной вселенной. Так что с мировоззренческой точки зрения – это гигантское продвижение.

– Увы, но эти исследования, похоже, нас, нашу Вселенную ставят в разряд мелких крошек мироздания…

– Что поделаешь…

– Как с этим смириться человеку, которого на протяжении всей его истории приучали (той же религией, например, или даже доэнштейновской физикой) к несколько иным схемам сотворения мира? Для человека такие откровения всякий раз оборачиваются серьезным стрессом. Раньше от него избавлялись сжиганием на костре еретиков. А сегодня что жечь придется?

– Слава богу – ничего. Хотя я слышал: мол, да, от ваших умозаключений у простого человека крышу сносит. Но на самом деле-то не сносит, человек остается сам собой и продолжает познавать мир, который гораздо сложнее, чем раньше казалось. И это же страшно интересно.

– Вы редактируете научную газету «Троицкий вариант». Для чего это вам, серьезному ученому, нужно? Явно никаких материальных благ тут не сыщешь. Тогда – зачем?

– Сопротивляться. Газета – это сопротивление надвигающемуся мракобесию. Оно есть, оно продолжается и поощряется. Мы с вами тут говорили о возрождении интереса к науке. Но это – лишь слабый проблеск на фоне наступления каких-то темных сил.

– Например, телевизора: включаешь и тут же выключаешь…

– Вот именно. Я, правда, давно его уже не смотрел – не могу просто, не выдерживаю. Поэтому в меру сил приходится сопротивляться, влиять как-то через научную газету на среду. Ну да, может быть, это еще и общественная работа. Наше дело газетное – поддерживать дух просвещения. Причем везде, где мы можем это делать. Одни, конечно, с этой задачей мы не справимся, но свои «пять копеек» пытаемся внести.

Академик Андрей Сахаров

Их встречу в 1970 году в калужском облсуде впоследствии нарекут по-разному: «счастливой», «роковой», «спасительной», «разрушительной» и т.д. В довольно обшарпанном 3-этажном особняке, что на тупиковой улице Карла Маркса – бывшем владении гражданского губернатора. Ниже – поросший лесом Березуевский овраг с воспетым Гоголем Каменным мостом. Выше – Троицкий кафедральный собор с боксёрским рингом посередине (помню, в школе нас туда водили на соревнования). Вокруг возмущённая толпа: «Антисоветчиков – к ответу!»

Судили Пименова и

Вайля. Кто такие? За что? За антисоветскую литературу… Помнится, Горький грозился порвать свой российский паспорт, когда узнал, что Надежда Константиновна Крупская составила список запрещённых книг, где наряду с Библией и Евангелием обнаружились Данте, Шопенгауэр и другие «антисоветские литераторы». Впрочем, Алексей Максимович паспорт так и не порвал. А в Калуге судить «антисоветчиков» также не передумали. За Пименовым с Вайлем вскоре последовали Гинзбург и др. И всех их принимал недружелюбный серый калужский дом по улице Карла Маркса,6. С неизменной возмущённой толпой местной общественности – по периметру. Людьми в штатском и в мантиях – внутри. И немногочисленными вольнодумцами, прибывающими из столиц подбадривать провинившихся – в коридорах правосудия.

«Около лестницы стояли милиционеры и дружинники и не пускали на второй этаж, где должен был вскоре начаться суд (как будет мне знакома эта картина беззакония!). Милиционер спросил меня:

– Ваша фамилия?

Немного растерявшись, я ответил:

– Моя фамилия академик Сахаров.

– Пройдите».

14 октября 1970 года он вышел из машины у здания по Карла Маркса,6. В тот же день с электрички на Калуге-1 сошла Елена Боннэр и направилась по тому же адресу. В коридоре облсуда их жизненные пути сойдутся: выдающегося учёного-физика, создателя термоядерного щита страны, не лишённого ещё за это трёх Звёзд Героя Соцтруда, будущего Нобелевского лауреата, академика, «отщепенца», как поименует его вскоре вся советская пресса, и бывшего военврача, правозащитницы и бунтарки. Сойдутся в коридоре в перерыве между заседаниями. Она, как вспоминала позже, хотела угостить его кефиром с булочкой, а он панически замахал руками в ответ. «Какой странный», – подумала Елена Георгиевна. И решила, что Сахаров слишком высокомерный.

Скорее он был сосредоточенный. «Сахаров постоянно что-то писал в ходе судебного заседания», – рассказывал мне много лет спустя один из старейших калужских журналистов, посланный по заданию Калужского обкома партии на этот процесс. Понятно – не в качестве репортёра, а более – «представителя общественности», негодующей массовки. «Все скамьи были заняты специально привезенными из Москвы «гражданами» в одинаковых костюмах, – вспоминал сам Андрей Дмитриевич этот день в Калужском облсуде. – Их одинаковые серые шляпы ровными рядами лежали на подоконниках… Такая система – заполнять зал сотрудниками КГБ, а также другой специально подобранной и проверенной публикой (с предприятий и из учреждений, райкомов и т. п.) – является стандартной для всех политических процессов».