Беседы о науке - [17]
Натальей Николаевной уже не довелось – осенью 2020-го её не стало. На Бёховском погосте – крест с её фотографией. Рядом со всеми Поленовыми. Выше – белоснежный храм. Внизу – Ока и чудные поленовские пейзажи…
Физик-атомщик Борис Дубовский
В 1946 году он пускал самый первый ядерный реактор в Москве, в 1951 – реактор на обогащенном уране в Челябинске-40, а в 1954 году Курчатов задержал из-за него на шесть дней ввод в строй первой атомной электростанции в Обнинске. Борис Дубовский в это время улетел в Харьков и застрял там из-за нелетной погоды на несколько дней. Без Дубовского пускать АЭС Курчатов категорически отказывался…
Патриарх отечественного атомостроения, доктор наук, заслуженный изобретатель СССР, дважды лауреат Сталинской премии, ветеран войны Борис Дубовский тихо жил себе в своей маленькой квартирке на проспекте Ленина в Обнинске. В двух шагах от площади, носящей имя его бывшего коллеги по ФЭИ Игоря Бондаренко. И каждый день вспоминал своего великого учителя – Игоря
– Вообще-то я чуть было однажды Игоря Васильевича под монастырь не подвел. В Челябинске-40 дело было. То есть в нынешнем Озерске. Ноябрь 51-го. Я руковожу пуском первого реактора на обогащенном уране. Реактор капризничает. На носу ноябрьские праздники. Александрова, Фейнберга и Курчатова вызвали в Москву. Я пробую пустить – неудача. Наверх сразу же полетела информация: мол, с обогащенным ураном проблемы.
А что такое проблемы с обогащенным ураном? Это значит, проблемы с плутонием. А они в свою очередь означают приостановку в работе по созданию нашего атомного оружия… Короче, мигом дошло до Берии. Тот поднял на дыбы графит, Электросталь. Выпустил постановление – о резкой активизации этих направлений. Курчатову, я полагаю, всыпал…
Но тогда я ничего не знал. Я был поглощен только реактором. Да и настырный к тому же… Решил пускать вновь. Выкинул лишнюю сталь. Забил щели графитовыми пробками – чтоб цепная реакция все-таки произошла. Пуск – есть! Реактор пошел. Опять телеграмма в Москву. Уже обратного содержания. Мол, работает на обогащенном уране. А там машина-то Берией уже была запущена. Приезжает Курчатов и как меня всякими крепкими словами… В общем подвел я его. Самого дорогого для меня человека подвел…
– Вы были главный на реакторе?
– Главных, если можно так выразиться, было четверо: я, Бабулевич, Жижерун и Панасюк. Нас Игорь Васильевич назначил сменными научными руководителями реактора. Запрещалось отсутствие на объекте кого-либо из этой четверки. По шесть часов в день. Без праздников и выходных. Без права выхода в столовую. Помню, носили нам какую-то кашу дрянную – время-то было тяжелое… Так вот – реактор работает из рук вон плохо. «Козлы», гальванокоррозия. Оружейного плутония – кот наплакал. Берия в гневе. Угрожает Курчатову. Тот день и ночь на объекте. Я тоже: днем на реакторе, ночью в курчатовском кабинете заседаем. До 3 часов – это уже закон. Сталин же, говорят, до 3 работал, ну и все остальные, соответственно, тоже. И Курчатов. Чтобы, не дай бог, не пропустить телефонного звонка…
– Первопроходцам, говорят, здорово пооблучаться пришлось…
– Рабочие работали действительно в ужасных условиях. Да, впрочем, всем доставалось. Ведь жесточайшие сроки были поставлены. Страна должна быть с плутонием – и точка. А у нас – «козлы». То есть все спекается. Надо экспериментировать. Мощность – на максимум. Понятно – излучение. Все тут – и Курчатов тоже. Я – с дозиметром: мол, опасно, Игорь Васильевич. А он так мне зло: «Хватит тебе тут с приборами таскаться». В общем, страшно переживал за эти самые «козлы».
– И как все-таки удалось решить эту проблему?
– Общими усилиями. В том числе и я предложил несколько усовершенствований – изменил конструкцию активной зоны реактора. Это касалось применения технологических труб. Все рассчитал. Сам съездил на трубный завод. Доложил на оперативке у Курчатова. Все, кроме Игоря Васильевича, против. Тот молчит. Новое все ж таки. Риск. Решил посоветоваться с Александровым: «Анатолиус
, вот Дуб настаивает на своих трубах. Мне кажется, что-то в этой идее есть. Может, попробуем? Вдруг получится? Ну, а нет – ему ведь дураком быть…» При такой вежливой постановке вопроса Александров, конечно же, не мог отказаться. Вот мы с этими «козлами» и сладили. На самом же деле это был серьезный прорыв в решении плутониевой проблемы. Десятки процентов экономии времени и материалов…
– Каким был Курчатов? На фотографиях он обычно такой серьезный, могучий…
– Как человек – благородный. Помню как-то остался я в Челябинске-40 без служебного транспорта. И не на чем стало до реактора ездить. Жалуюсь Игорю Васильевичу. Тот: «Да бери мой спортивный Хорьх – и все». «Не могу, – говорю, – меня же тут тогда от зависти сожрут». «Ну, ладно, ладно, – ворчит он, – тоже мне – соображалка…» Или как с тем же Лейпунским произошло… Как-то до войны Игорь Васильевич приехал в Харьков. Со всем своим коллективом – тремя лаборантами. А у Лейпунского в Харькове к тому времени уже был целый институт в подчинении. Ну, он это Курчатову, видимо, и дал понять. Когда же все переменилось и во главе стал Курчатов, то именно он доверил Лейпунскому новое направление в Обнинске – понимал, насколько это выдающийся ученый. Да и сам Игорь Васильевич…
