Беседы о литературе: Восток - [4]

В книге немало параллелей между предметом беседы и современностью (т. е. девяностыми годами XX века), не менее актуальных и в наши дни. Например, цитируются классические строки А.К.Толстого из стихотворного послания к М.Н.Лонгинову:

Способ, как творил Создатель,

Что считал Он боле кстати —

Знать не может председатель

Комитета о печати.

Ограничивать так смело

Всесторонность Божьей власти —

Ведь такое, Миша, дело

Пахнет ересью отчасти!

И дальше говорится: «Не только Лонгинов, но и очень многие его современники из тогдашнего консервативного лагеря пытались (и теперь мы часто пытаемся) ограничивать, весьма смело и дерзновенно, “всесторонность Божьей власти”, забывая это предупреждение поэта».

Кажется, сегодня эти строки стали еще актуальнее…

* * *

Раздел «Приложение» призван помочь читателю составить максимально полное представление о личности Георгия Петровича Чистякова, человека не только чрезвычайно эрудированного, но и чрезвычайно пылкого и увлекающегося, и к тому же очень остро чувствующего и красоту, и радость, и трагизм окружающей жизни. Одну тетрадь записок Г.П.Чистяков, вслед за Паскалем, к которому не был равнодушен, называет «Pensées» и говорит об этих «Мыслях», что они – «неплохой автопортрет».

В своих записках Чистяков предстает не просто эрудитом-гуманитарием, но человеком, для которого любимые авторы – не фигуры более или менее далекого прошлого, а дорогие люди, почти друзья. Не случайно в «Pensées» он сравнивает себя с аббатом Бертраном Капмартеном де Шопи: «Но только лишь разговор касался Горация, аббат тут же преображался: Horatius был для него не просто поэтом отдаленной эпохи, а живым человеком, с которым он был на короткую ногу. Казалось, будто аббат только что возвратился с прогулки из Тибура, где он долго и много беседовал со своим приятелем» (отрывок 52). В записках Георгий Петрович и сам упоминает Горация как близкого и любимого собеседника. И таких собеседников у него много и среди древних, и среди новых, и среди европейских, и среди русских писателей.

Отношение к литературе, особенно к поэзии, у автора записок очень личное. Это прекрасно видно из «Pensées». Сразу после эпиграфа идет следующая заметка: «Здесь 59 отрывков; некоторые (40–44) очень неудачны, но в целом эта тетрадка представляет собой неплохой автопортрет. Г.Чистяков».

Указанные автором пять отрывков посвящены поэзии, прежде всего, русской. Вот отрывок 44, посвященный преемственности древнеримской, французской и русской поэзии: «Русская поэзия в XVIII веке возникла как слепок с французской (Ломоносов сразу занял место Франсуа Малерба, Княжнин – Корнеля и Расина, Карамзин – аббата Делиля, а Батюшков – Эвариста Парни). Французская поэзия в свою очередь была вскормлена римской, а современная русская поэзия выросла исключительно на том фундаменте, который был заложен в XVIII веке, вот откуда ее языческая природа. Беда таким образом заключается в том, что поэзия пришла к нам из языческого Рима, а не из православной Эллады. Гораций, а не преп. Ефрем или Андрей Критский стояли у ее колыбели. Можно утешать себя только тем, что Пушкин к концу жизни, возможно, понял это и по этой причине, не случайно, написал “Отцов-пустынников”. 16.VI.1982».

Вне контекста этот отрывок может быть понят как отповедь и древнеримской, и французской, и русской поэзии. Видимо, подобное настроение действительно владело автором, когда эти строки писались. Однако всякий, кто читал тексты отца Георгия, слышал его проповеди или лекции, а также и предлагаемые в этой книге беседы о литературе, мог заметить, как хорошо знал и как любил он и древнеримских поэтов, прежде всего, Вергилия и Горация, и русскую поэзию. Об этом же говорит и отрывок 53: «Я давно не пишу стихов, а читаю поэтов минувшего (А.К.Толстого, Майкова, К.Р., Никитина, Сурикова и Дрожжина) и у них нахожу то, что мог написать сам, если б только имел дарование».

Последние тексты книги – стихотворения Г.П.Чистякова. Целесообразность их публикации вызвала множество споров. Но они, безусловно, дополняют портрет их автора, а в этом – главная цель завершающего раздела этой книги. В первом стихотворении подборки автор с грустной иронией говорит о своих стихах:

<…>

Но, быть может, когда-то в архиве,

Разбирая листы диссертаций

И скучных отчетов,

Молодой аспирант обнаружит

Эти стихи,

Быть может…

Таким аспирантом, которого эта книга избавила от архивной работы, имеет право почувствовать себя читатель.

Беседы о литературе, собранные в этой книге, нередко переходят в весьма своеобразную, ученую, очень свободную проповедь. Каждый, слышавший отца Георгия в церкви, помнит, как его проповедь иной раз превращалась в беседу о литературе. Вспоминается панихида по М.Л.Гаспарову, когда отец Георгий много и интересно говорил об искусстве перевода до и после Гаспарова. Эти переходы, так же как и противоречивые «отрывки» о русской литературе, как и гнев в сочетании с «родные мои» – важные штрихи к портрету отца Георгия Чистякова.

Марина Александровна Гистер,

доцент кафедры европейских языков

Института лингвистики РГГУ

Москва, сентябрь 2018 г.

Беседы о европейской литературе