Беседы о Книге Иова - [11]

С чего начинает Иов свою речь? Вот приходят к нему друзья, они издают крик скорби, узрев его издали, – настолько он изменился, настолько стал не похож на прежнего, прекрасного видом, почтенного старца, каким они привыкли его лицезреть. Кожа прилипла к его костям, почернело лицо, он страшен обликом, согбен, отощал, бессильно сидит на земле. И друзья тоже садятся на землю, они подбрасывают с земли прах, посыпают головы пеплом, словно бы уподобляясь несчастному страдальцу, и семь дней молчат рядом с ним. Таково их соучастие в мучениях друга; и они ждут, чтобы он начал говорить первым, дабы своими речами не нарушить преждевременно его печальных размышлений и не показаться неучтивыми перед лицом его невыносимых мук.

И вот через семь дней Иов отверзает уста. Вспомним, как жена сказала ему: «Похули [точнее, „прокляни"] Бога – и умри» (2, 9), а он ответил: «Ты говоришь, как одна из безумных.» (2, 10). Но теперь некое проклятие всё же извергается из уст Иова. Однако относится оно, конечно, не к Создателю:

После того открыл Иов уста свои – и проклял день свой. (Иов. 3, 1)

То, что Иов пытается сделать прежде всего, – это отвести от Бога какие бы то ни было обвинения в случившемся. Он начинает обвинять в происшедшем с ним судьбу, природу, естественный ход явлений и событий, как будто бы Бог здесь совершенно ни при чем. Это первая речь Иова:

И начал Иов, и сказал:

Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! (Иов. 3, 2-3)

Так что же проклял Иов? «День свой» – это день рождения или зачатия, в который человек становится причастным к земному миру; день, когда душа входит в соприкосновение с веществом формирующегося тела и начинает получать (зачатие) или уже получает (рождение) физическое обличье – свое «земное облачение».

День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! (Иов. 3, 4)

Согласно этим словам, не Бог, а именно день, в который Иов родился, виноват в том, что произошло. Имеется в виду предначертание рока: так уж звезды были расположены, так было предназначено, а Бог «да не взыщет свыше» сей день. То есть Бог сокрыт, поэтому к Нему не может быть никаких претензий – во всём виноват «день»! Речь идет о концепции Бога трансцендентного, настолько удаленного от вещественного мира, что последний управляется своим от века данным законом (судя по всему, астрологическим, подразумевающим чередование «счастливых» и «несчастливых» дней). Поэтому Бог непосредственной ответственности за происходящее на земле не несет. И такой концепции Иов придерживается вполне намеренно – с целью теодицеи.

Чем же кончается его первая речь? —

... Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне.

Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье. (Иов. 3, 25-26)

«Постигло», по-древнееврейски ???? <ва-йаво?>, буквально «пришло», – глагол, указывающий на «самостоятельный» приход событий», как бы без воли свыше («так уж случилось»), и с такими утверждениями выступает первоначально Иов.

И тогда в ответ на его речь отверзает уста Елифаз, видимо, старший по возрасту из друзей, и начинает обвинять Иова.

Подробнее речи Елифаза и других мудрецов мы рассмотрим позже, а сейчас поговорим лишь о реакции на эти речи самого Иова. «Да, – раздаются обвинения из уст Елифаза, – ты, наверное, страшно согрешил и скрываешь свой грех; совершил нечто ужасное – так покайся!» И вот Иов, уязвленный до глубины души подобным обвинением, начинает вслух обращаться к Богу. С друзьями он теперь говорит совсем по-другому, чем ранее, обнаруживая перед ними свои истинные взгляды на вещи. «Да, – отвечает он, – Бог послал мне страдания, но они имеют совершенно не тот смысл, о котором вы думаете; мои страдания иного рода, чем вы привыкли себе представлять».

Проследим за развитием этой темы: как Иов обращается к Богу с жалобой на свои муки и как взывает к Нему, чтобы Он вывел, «как свет», правду Иова и показал мудрецам, что совсем иные причины привели его к бедствиям, нежели какие-то легко опознаваемые грехи.

Итак, сначала Иов, напомним, совершенно смиряется с приговором свыше, принимая его как нечто само собой разумеющееся:

... Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!

<...>

... Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов. 1, 21 – 2, 10)

И при этом дважды подчеркивается, что ни в чем «... не согрешил Иов устами своими» (2, 10; ср.: 1, 22).

Когда же собрались мудрецы и праведник был вынужден вести с ними диалог, он обязан был что-то сказать в подтверждение или опровержение своих прежних рассуждений о том, что праведность всегда награждается, а нечестие наказывается. Ведь Иов – великий мыслитель, проницающий сердцем глубины мироздания, созерцающий душой величие Божье, и он должен был перед лицом своих друзей высказать глубокие мысли о сущности, причине и цели страданий – даже и тогда, когда сам безутешно страдал.

И, как мы видели, первой его реакцией была попытка «отстранить» Бога от всего случившегося: во всём день виноват, ночь виновата; проклят тот день, проклята та ночь: «Зачем не закрыла эта ночь утробу матери моей, чтоб я вышел из нее, зачем я не был поглощен тьмой!» А Бог здесь ни при чем. Но когда Елифаз коснулся участия Бога в судьбе Иова и стал утверждать: «Бог тебя наказал, и, несомненно, ты несешь кару за свои поступки», – вот тогда уже Иов уклониться от обсуждения этой темы не смог. Он привел множество разных доводов и наконец обратился к Богу, чтобы Тот явил его правду и невинность и поведал, в чем причина его ужасных страданий.