Беседка любви - [30]

В первый рабочий день Мартин трудился не покладая рук, помогая Дункану все обустроить, а ночью они с Клэр уже укладывались спать в своей новой квартире на втором этаже. Комнаты оказались обставленными мебелью, хотя нельзя сказать, чтобы особо симпатичной. В гостиной стояли старый коричневый диван с выпирающими пружинами и стулья ему под стать, а ванная поражала своей простотой и безыскусностью. Единственное, что им понравилось, так это изогнутая кровать на полозьях из черного дерева. Однако в квартире была просторная задняя комната, буквально залитая светом.

— Можно устроить там студию, — предложил Мартин, когда они уже забрались под одеяло и собирались уснуть. — По крайней мере, сейчас, — добавил он. — Когда у нас появятся дети, то тебе, боюсь, придется отдать комнату им.

— Дети… — вздохнула девушка. — Мы даже не женаты.

Мартин повернулся к Клэр. Кровать тихо скрипнула под ними, казалось, она может подняться в воздух и унести их далеко-далеко. У него было такое чувство, что в ней есть что-то волшебное. Нет, поправил он себя, на самом деле это их жизнь полна волшебства. Ему бесконечно повезло: у него была Клэр, любимая работа, а вокруг шумел город, который они еще не успели узнать. Но лучше всего было то, что они, наконец, осели на одном месте. Это было началом той жизни, в которой им не придется сверяться с расписанием поездов, ставить подписи в счетах за номер в отеле или бродить посреди ночи по незнакомым улицам в поисках обратной дороги. Жизни, в которой они останутся на одном месте и превратят его в свой родной дом, а со временем полюбят и уже никуда не захотят уезжать.

— Думаю, — осторожно начал Мартин, — что в таком случае нам пора задуматься о свадьбе.

Ни Мартин, ни Клэр никогда не переставали думать о свадьбе, но прежде, когда они постоянно находились в движении, переезжали с места на место, она казалась им чем-то неестественным. И вот теперь они здесь, в Кенсингтоне, Мартин получил работу своей мечты, Клэр будет заниматься скульптурой в Галерее Тейт с потрясающим преподавателем — пусть пока что они всего лишь лежат на скрипучей кровати в малосимпатичной квартирке. И Мартин с Клэр решили, что поженятся через несколько недель.

Когда они рассказали об этом Дункану, он настоял на проведении церемонии в ресторане.

— Приглашайте, кого пожелаете, — великодушно сказал шеф-повар.

— Но мы еще никого не знаем в Лондоне, — покачала головой Клэр.

— Тогда пригласите меня, — широко улыбнулся Дункан.

В тот вечер, когда еще один долгий день подошел к концу, Клэр повернулась к Мартину и воскликнула:

— О, боже мой!

— Что такое? — подскочил он.

— Я только что поняла! У наших детей будет британский акцент!

Клэр еще не привыкла к жужжащему дверному звонку. В Лондоне у них по-прежнему было мало друзей, поэтому редко кто нажимал на зеленую металлическую кнопку. Один раз по ошибке позвонил мужчина, который привез яйца в ресторан, — вот и все. Так что, когда однажды утром, через две недели после того, как Мартин и Клэр поселились в своей маленькой квартире на Добсон Мьюс, 17, кто-то позвонил в дверь, девушка подпрыгнула от неожиданности. В тот момент она делала наброски для скульптуры, которой собиралась заняться сегодня на уроке в Тейт. Звук был пронзительным, недружелюбным: долгое требовательное жужжание.

Клэр открыла дверь. На пороге стоял посыльный из «Вестерн Юнион» и протягивал ей телеграмму, адресованную Клэр Свифт. В ней значилось следующее:

МАМА ОЧЕНЬ БОЛЬНА ТЧК ВОЗВРАЩАЙСЯ ТЧК ЛЮБЛЮ МАРГАРЕТ

Клэр почувствовала, как внутри у нее что-то сжалось, и внезапно ее охватил панический страх. В последнее время она почти не вспоминала о своей семье — и вот что из этого вышло. С тех пор как она оказалась в Европе, Клэр послушно отправляла домой письма и телеграммы, в которых указывала, по какому адресу с ней можно связаться в случае чего, хотя и не придавала этому особого значения. Но теперь — она внезапно осознала это — пришел день, который рано или поздно наступает в жизни каждого, кто решил жить за границей. Завтра ей необходимо вылететь в Штаты. У них очень мало денег, но им нужно будет сделать все, чтобы оплатить ее перелет. Клэр медленно спустилась в ресторан. Мартин с тремя другими мужчинами сидел за дальним столом и чистил зеленые бобы.

— Свадьба… Боюсь, нам придется ее отложить, — тихо сказала девушка, показав ему телеграмму.

— Ничего страшного, это не так важно.

— Конечно, это важно.

— Мне очень жаль, что твоя мать заболела, Клэр, — сказал он. — Я должен поехать с тобой и быть рядом.

— Нет, ты должен быть здесь, — ответила она. — Ты нужен им. А если ты понадобишься мне, я обязательно сообщу тебе об этом. Обещаю.

— Клэр…

— Очень мило с твоей стороны, что ты хочешь поехать со мной, и я бесконечно благодарна тебе за это, — перебила его Клэр. — Но я скоро вернусь. Господи, вся моя жизнь здесь. Ты здесь. Наше будущее, наши дети и их легкий британский акцент здесь. Я здесь. — Она осторожно прикоснулась к груди Мартина, скрытой за накрахмаленным фартуком. — Я здесь, — повторила она.

Клэр улетела из Лондона дождливым осенним утром. Когда самолет набирал высоту, тяжелые серые облака скрыли от нее город, который она только начала узнавать, и ей пришлось смотреть на капли, собирающиеся на стекле и текущие в противоположную сторону, словно нарушая законы гравитации. Дождь, падающий вверх, что-то, чего она никогда не видела прежде, чего она не могла предсказать, что-то, похожее на то, что, судя по всему, ожидает ее на Бейджер-стрит. Несколько раз Клэр пыталась представить, что произойдет, когда она вернется, но у нее ничего не получалось. В голове была пустота. И даже телеграмма сестры не могла ей помочь. Особенно то, что Маргарет выбрала слово «очень». Что значит «очень больна»? Можно было предположить что угодно — и все было бессмысленно. А когда Клэр пыталась представить жизнь в Лонгвуд-Фолс, то опять же не возникало ничего, лишь пустота. Все, что у нее получалось ясно нарисовать перед своим внутренним взором, осталось в Лондоне, где-то внизу, за серыми облаками. Клэр прижималась лбом к круглому иллюминатору, смотрела на туман и думала: «Уходи, Бедняжка, возвращайся домой».