Бесцветный - [76]
Мы все играли в игру, только никто не знал, что и все другие в нее играют. Когда я вошел в камеру в тот первый вечер, все посмотрели на меня взглядами, говорящими: «Я опасен. Не лезь ко мне». Так что я подумал: «Черт, эти люди – закоренелые преступники. Мне здесь не место, потому что я не преступник». Но на следующий день все быстро изменилось. Один за другим парни отправлялись на официальное предъявление обвинений, я остался ждать своего адвоката, а в камеру начали приходить новые люди.
Теперь я был старожилом, разыгрывая из себя цветного гангстера, давая новичкам понять все то же: «Я опасен. Не лезь ко мне». А они смотрели на меня и думали: «Черт, он закоренелый преступник. Мне здесь не место, потому что я не такой, как он». И так круг за кругом.
Если ты беден, если ты не знаешь, как работает система, тебя могут проигнорировать, и следующее, что ты поймешь, – ты находишься в жутком чистилище, где ты вроде бы не в тюрьме, но уж точно не вне тюрьмы.
Тебя не обвинили ни в каком преступлении, но ты заперт и не можешь выйти.
В определенный момент до меня дошло, что каждый, кто находится в этой камере, тоже может притворяться. Мы все были приличными парнями из хороших районов и хороших семей, задержанными за неоплаченную парковочную квитанцию и другие административные правонарушения. Мы могли бы отлично проводить время, вместе обедая, играя в карты, болтая о женщинах и футболе. Но этого не произошло, потому что каждый принял эту угрожающую позу. И никто не разговаривал, потому что каждый боялся тех, кем притворялись другие парни.
Потом этих парней отпускали, они шли по домам к своим прекрасным семьям и говорили: «О, дорогая, это было ужасно. Там были настоящие преступники. Там был этот цветной парень. Боже, это был киллер».
Как только я разобрался в этой игре, я снова был в порядке. Я расслабился. Снова начал думать: «У меня получилось. Делов-то». Еда на самом деле была приличной. На завтрак принесли сэндвичи с арахисовым маслом на толстых кусках хлеба. На обед была курица с рисом. Чай был слишком горячим, и это была, скорее, вода, а не чай, но пить было можно. Были пожилые, давно сидящие заключенные, которых скоро должны были условно-досрочно освободить, и в их обязанности входило мыть камеры и разносить книги и журналы. Это успокаивало.
Помню один момент, как я ел и говорил сам себе: «Все не так плохо. Я в компании неплохих ребят. Никаких домашних дел. Никаких счетов, которые надо оплатить. Никто постоянно не придирается ко мне, говоря, что я должен делать. Сэндвичи с арахисовым маслом? Черт, я все время ем сэндвичи с арахисовым маслом. Они довольно вкусные. Я могу это выдержать». Я так боялся нагоняя, который ждал меня дома, что на самом деле решил отправиться в тюрьму. Очень быстро придумал план. «Отправлюсь в тюрьму на пару лет, вернусь и скажу, что меня похитили, и мама никогда не узнает правды и просто будет счастлива увидеть меня вновь».
На третий день полицейские привели самого здоровенного мужчину, что я когда-либо видел. Этот парень был огромным. Гигантские мускулы. Темная кожа. Непроницаемое лицо. Он выглядел так, словно мог убить нас всех. Мы с другими арестованными, разыгрывавшие друг перед другом опасных парней, сбросили с себя эти маски в ту же секунду, как он вошел. Все были испуганы. Мы все уставились на него. «О, черт!..»
По какой-то причине этот парень был полуобнаженным, когда полицейские его арестовали. На нем была одежда, которую ему собрали в полицейском участке: изодранная майка-алкоголичка, которая была ему мала, слишком короткие штаны, выглядевшие, как капри. Он был похож на черную версию Невероятного Халка[15].
Этот парень вошел и сел в углу. Никто не сказал ни слова. Все, нервничая, смотрели и выжидали, что он будет делать. Потом вернулся один из полицейских и вызвал Халка. Им нужна была от него какая-то информация. Полицейский начал задавать ему вопросы, но парень только мотал головой и говорил, что не понимает. Полицейский говорил на зулу, Халк говорил на тсонга. Черный говорил с черным, и оба не могли понять друг друга – столпотворение Вавилонское. В ЮАР мало кто говорит на тсонга, но так как мой отчим был тсонга, я между делом выучил его. Я краем уха слышал, как полицейский с парнем топчутся на месте с нулевым результатом, так что вмешался, начал переводить и помог разобраться.
Когда пришло время отбоя, вошел полицейский и забрал мое барахло.
– Зачем вам мои шнурки?
– Чтобы ты не удавился.
Нельсон Мандела как-то заметил: «Если ты говоришь с человеком на языке, который тот понимает, это проникает в его разум. Если ты говоришь с человеком на его языке, это проникает ему в душу». Он был так прав! Когда ты пытаешься говорить на чьем-то языке, даже если это будут используемые время от времени простейшие фразы, ты сообщаешь собеседнику: «Я понимаю, что ты обладаешь культурой и самосознанием, отличными от моих. Я вижу в тебе человека».
