Берсерки - [47]

— Знаешь, парень, пожалуй, тебе придется подождать.

— Я жду. Целую ночь. Я пришел вчера, но меня не пустили, — парень поджал губы, — сказали, что не разрешил какой-то Отбой. — Он насупился. — Я не слышал, чтобы где-то гостю отказывали в пище и ночлеге.

Так вот кого гонял вчера вечером Тамаров. Эти «низшие» все мерили на свои мерки, считая капониры чем-то вроде большой деревни. Никакого представления о секретности, пропускном режиме, Уставе гарнизонной и караульной службы. Но Пянко чувствовал, что в словах мальчишки все-таки была правда.

— Вот что, парень. Ежели действительно хочешь попытать счастья и попробовать стать Рядовым, то ты должен подождать, пока тебе исполнится восемнадцать зим. Раньше до Испытания никого не допускают. Ты ведь сирота?

Тот кивнул.

— Значит, у тебя должна быть «христарадница»…

«Христарадницей» называли челобитную от общины той деревни, что снаряжала сироту. В ней «общество» просило не забижать сироту и помогать ему Христа ради. Если такой бумаги не было, люди могли посчитать, что побирушка — «беглый от общества», то есть вор, а может, и насильник. Но этот был маловат для серьезных преступлений.

— Так вот, ты ее сохрани, а сейчас иди-ка ты вдоль реки на север. В половине дня пути в реку впадает приток. Там поверни и поднимись по течению на три дня пути. Увидишь деревню. Ее основали бывшие Рядовые и Сержанты, кто не дослужился до титула Потомственных. Они тебя примут. Там и поживешь, пока не исполнится восемнадцать зим. А тогда уж и вернешься.

Парень переминался с ноги на ногу, а потом вдруг совсем по-детски шмыгнул носом и протянул с обидой в голосе:

— А еще звали…

Старшина недоуменно прищурил глаза. Потом сделал шаг вперед, взял паренька за плечи, развернул его лицом к свету и ахнул. Батюшки-светы, да это же тот пацан из приозерной деревни. А он как раз планировал следующим летом навестить ту деревеньку, чтобы поглядеть, как тот настроен. Пянко покачал головой:

— Вот оно как… А чего ж ты так раненько сорвался-то? Я ж тебе все подробно рассказал. Тебе еще пару зим до Испытания.

Парень вскинул на него глаза и упер в старшину какой-то недетский, серьезный взгляд:

— Нельзя мне было там оставаться, дяденька. Вот и пришел. А коли сейчас не возьмете, то боле меня не увидите. Вот так.

Старшина сердито скривился. Вот ведь упрямый.

— Ты вот что, не упорствуй, я тут кое-что сделать должен, а потом схожу к Командиру расчета, самому Потомственному капитану. Есть у меня одна задумка. Так что ты пока погуляй до полудня, а потом снова к КПП подходи. Может, что и получится. Но уж если не выйдет, то не обессудь.

Парень молча кивнул, быстро закинул за спину сидор и, по обычаю таежного охотника раскидав сапогом кучу прелых листьев, на которой скоротал ночь, ходко двинулся в сторону леса. Старшина проводил его взглядом, засунул в ножны боевой нож, который, оказывается, все это время держал в руке, и торопливо припустил к Мокрому логу. За этими неожиданными встречами и странными разговорами он потерял слишком много времени, а в Батарею следовало вернуться еще до зарядки, или, на край, хотя бы до завтрака.

Он немножко запоздал. Когда старшина появился в расположении, Батарея уже вернулась с зарядки. Но, слава богу, товарища Потомственного капитана еще не было. Пянко быстренько переоделся, как обычно придирчиво провел утренний осмотр и отправил Батарею на завтрак, а сам забежал в каптерку и, вытащив из сейфа переплетенную в оленью кожу Священную книгу Уставов, многие страницы которой уже были переписаны от руки, углубился в чтение. Ему нужно было отыскать аргументы, способные убедить Потомственного капитана в том, что для мальца стоит сделать исключение. А это было нелегко. Если бы Батареей командовал старый Потомственный капитан, с которым Старшина прослужил почти десять лет, все было бы намного проще. Старый и помог бы порыться в Священной книге, и товарищу Потомственному полковнику представил бы все в лучшем виде. А нынешний слишком молод, а потому — педант и буквоед. Ему на всё ссылки в Уставах подавай.

Спустя три часа, за которые он успел провести развод на работы и занятия, представить Потомственному капитану на подпись наряд на следующие сутки и сделать еще добрую дюжину текущих старшинских дел, Пянко захлопнул Священную книгу и с удовлетворением откинулся на спинку стула. Похоже, проблема все-таки имела решение. Хотя для того, чтобы убедить Потомственного капитана согласиться с ним, следовало еще очень попотеть. Вдруг у него мелькнула мысль о том, что он слишком уж носится с этим парнишкой, но только мелькнула и пропала, как будто где-то там, в глубине души, он был твердо уверен, что решение его не просто правильное, а единственно верное.

Потомственный старшина встал, потянулся и шагнул к двери. Со стороны КПП послышался чей-то крик, перешедший в протяжный вой. Пянко замер, у него екнуло сердце, он почувствовал, что это как-то связано с мальчишкой, а затем пулей вылетел из каптерки.

Когда он добежал до КПП, вой стих. Его знакомец с напряженным красным лицом стоял у забора уже с этой стороны КПП и настороженно водил глазами по лицам Рядовых, которые окружили его плотной толпой. Но приближаться к нему никто не рисковал. Впрочем, причина была рядом. Под ногами у парня лежал Тамаров с перекошенным от боли лицом и тихо подвывал, баюкая сломанную в двух местах левую руку. А рядом валялся его боевой нож с лезвием, переломанным у самой рукоятки. Пянко насупился. Пожалуй, теперь шансы парня быть принятым в капонир здорово уменьшились. И он удивился, насколько это обстоятельство его раздосадовало.