Берсерки - [16]

— Уимон, да ты что, заснул?

Мальчик улыбнулся приятелю:

— Нет. Но ведь чтобы загадать желания, надо два двулистника.

— Так пошли искать!

Уимон покачал головой:

— Я лучше посижу.

— Ну как знаешь. — И, не дожидаясь ответа, Тарвес рванул в заросли, откуда доносились звонкие голоса детей, собирающих хворост для костра. Уимон огляделся. Двое охотников с помощью юных помощников собирали навес, а отец выкладывал из мешка продукты и пучки сушеной травы. Хотя это был всего лишь обеденный привал, взрослые не упускали возможности лишний раз потренировать кандидатов в охотники в искусстве устройства длительной стоянки. Поэтому стоянку устраивали по всем правилам, как для ночлега или для охотничьего стойбища.

Отец затянул горловину мешка и бросил на сына раздраженный взгляд. Уимон был единственным, кто не принимал участия в обустройстве стоянки. Мальчик вздохнул и поднялся на ноги. Что ж, таково правило: в охотничьей экспедиции все должны подставлять плечи под груз и делать свою долю работы. К тому же сейчас он мог сделать то немногое, что в общем-то и примиряло других людей с его присутствием в экспедиции. Сваренную им похлебку одобрила даже Туна-кухарка. А что уж говорить об охотниках, не привыкших к особым разносолам.

Вечерний переход был коротким. Однако при приближении к месту, выбранному старшими для ночного привала, возникла тревога. Первым неладное, как всегда, заметил Торрей. Его желтая голова, до того спокойно маячившая впереди, внезапно исчезла, а затем донеслось приглушенное сопение барсука, означавшее сигнал опасности. Охотники отреагировали с привычной сноровкой. Мгновенно утихомирив детей, они перекинули со спины арбалеты, молниеносно взвели их, заложив, однако, в лоток не широколезвийную охотничью стрелу, оставлявшую в теле зверя страшные, глубокие раны, а другую — с тонким игольчатым наконечником, которая используется для охоты только на одного зверя, имя которому — человек. Мальчишки, повинуясь охотникам, тут же рассыпались по кустам и замерли там, ожидая развития событий и кося по сторонам испуганными, но любопытными глазами.

Но ничего серьезного в этот раз не произошло. Через некоторое время появился Торрей. Он двигался быстро, но не прячась. Это означало, что непосредственной опасности нет. Поэтому все с облегчением покинули свои укрытия и собрались вокруг Желтоголового. Младшие не рискнули подойти вплотную, и потому расслышать разговор взрослых им было довольно трудно. Но маленькие желтые цилиндрики, которые показал старшим Торрей, увидели все. Эти цилиндрики назывались «гильзы» и означали, что где-то поблизости затаились «дикие».

Взрослые думали весь вечер. «Дикие» — это серьезно. Но цилиндрики были покрыты зеленоватым налетом окислов, значит, «дикие» ушли отсюда давно. А эта охотничья экспедиция была очень важной. Они забрались так далеко от куклоса именно потому, что в этих местах водилось много непуганого зверья. Река текла здесь среди обрывистых берегов, и троп к водопоям было мало. Даже одна выкопанная на тропе к водопою ловушка могла обеспечить куклос мясом на два зимних месяца. Упустить эту возможность означало обречь родичей на голодную зиму. А потому решили рискнуть и поохотиться.

На следующее утро большая часть детей отправилась копать яму-ловушку, трое, во главе с одним из старших, пошли рубить дрова для копчения, заготавливать колья и валить бревна для плотов, на которых они должны были сплавлять заготовленное мясо. А Уимон с отцом двинулись вверх по склону, чтобы разбросать соль. Лесные звери любят соль. После соли хочется пить. Значит, в яме-ловушке скоро будет много свежего мяса.

Первые мили Уимон прошел легко. Но потом склон круто пошел вверх, и ноги начали медленно, но неотвратимо наливаться знакомой свинцовой тяжестью, а заплечный мешок — все сильнее оттягивать плечи. Однако Уимон упрямо карабкался вверх, стиснув зубы и смаргивая пот с ресниц.

Первую остановку они сделали мили через четыре. Отец, который за все это время ни разу не повернул голову, чтобы посмотреть на сына, молча остановился и, дождавшись, пока мальчик добредет до него, протянул руку. Уимон с облегчением стянул с плеч мешок. Отец так же молча развязал его, достал несколько кусков желтоватой соли и, спрыснув их «пахучкой», буркнул сыну:

— Жди здесь.

Поднырнув под склоняющиеся над землей ветви деревьев, отец исчез. Уимон огляделся и заметил впереди поваленное дерево. Подхватил мешок и двинулся к нему. Пристроив мешок в развилке между сучьев, он осторожно опустился на замшелый ствол и вытянул гудящие ноги.

Отца не было долго. Уимон успел вздремнуть. Вдруг послышался треск сучьев. Мальчик вскинулся и, сонно потерев глаза кулаками, быстро накинул на плечи лямки мешка. А затем торопливо выбрался на середину тропы, забыв, что отец всегда передвигался по лесу бесшумно. Треск приближался. Мальчик насторожился, различив какие-то непонятные звуки — топот, странное чавканье. Мальчик замер. Из-за поворота показался здоровенный черно-бурый секач-одиночка. По-видимому, для него эта встреча также оказалась полной неожиданностью. Секач остановился и, поведя из стороны в сторону крупным буро-розовым пятаком, шумно втянул в себя воздух. Мальчик и кабан неподвижно стояли друг против друга, а потом Уимон осторожно, стараясь не делать резких движений, начал медленно отходить назад и вбок. Мальчик действовал инстинктивно. Никто и никогда не объяснял ему, как следует вести себя при встрече с диким кабаном.