Бернард Шоу - [109]
«Джонстон Форбс-Робертсон! Терпение? Ах Вы румяный херувимчик! Я ждал Вас шесть лет — и Вы призываете меня к терпению. Все как раз шиворот-навыворот: это Вы нетерпеливы при Вашем полуторамесячном отпуске и премьере в сентябре. Вам и невдомек, что, если я лишусь отдыха, я спячу и отправлюсь на тот свет. Вы думаете, я Вам назло удираю на три месяца? Да за эти три месяца мне надлежит: написать новую пьесу, авторизовать с полдюжины французских и немецких переводов старых пьес, опубликовать в Америке старый роман и сочинить к нему предисловие, подготовить к изданию «Другой остров Джона Булля». Кроме того, я на целые месяцы задержался еще с полдюжиной статей. Переводчики воют, потому что им поджаривают пятки в венских и берлинских театрах, где ждут уже суфлерских экземпляров. Издатели воют, потому что читателям подавай новую книжку Шоу. Доброе имя и будущее всех и каждого всецело зависят от того, увижусь ли я с имярек на этой неделе. Ну как, много мне придется отдыхать? Вы мне предлагаете повременить с отъездом до конца июля, а в начале августа уже возвращаться. Дудки! Я скорее лопну, чем последую Вашему совету. И на старуху бывает проруха. А без меня репетировать «Ц. и К.» не позволю. Вы слишком утомлены всей этой затеей, я не могу Вам довериться. Вы только наломаете дров а lа Фелпс, вылезете вперед собственной персоной и доконаете беднягу Иена[126]. Вам наплевать на горемычную труппу, которую соберут с бору по сосенке и бросят на произвол ее более чем немилостивой судьбы. Все это сошло бы для сольной пьесы, вроде «Гамлета», но с «Ц. и К.» номер не пройдет! Мне, может быть, хватит недели в начале и недели в самом конце репетиций, но ради них я не уступлю ни дня из своих трех месяцев. Как мы можем сейчас репетировать, если у нас нет еще настоящего состава? Я узнал от Розины Филиппи, что ее муж настаивает на том, чтобы она покинула сцену как только закончится ее ангажемент у Гатти. Керра мы прозевали. А чем чаще я думаю о пьесе, тем более важным мне представляется место в ней Руфия и Фтататиты. И еще нам нужно отыскать человек двадцать, не говоря уже о муштре толпы. Похоже на то, что дело пахнет первым декабря, никак не раньше. Разве Вы не продержитесь до тех пор? Я совершенно согласен с тем, что сезон в «Ла Скала» подобает открыть «Ц. и К.», но пусть уж лучше они подождут, а то как бы не пришлось ждать напрасно!
Запомните: я больше других заинтересован в том, чтобы как можно скорее сбросить с себя «Ц. и К.». Меня поджимают репетиции в Придворном театре. Но подумайте, стоит ли нам втискивать годовую работу в три месяца и идти на верную катастрофу?
Так или иначе пригорюниться придется не мне одному, но и Вам. Все мы корчимся под краеугольным камушком необходимости, — утешал нас старина Ибсен. Если бы, допустим, в будущую субботу Вы начали репетировать, то, бог даст, управились бы к 10 октября. Но где Ваша труппа? Маккиннел это не Руфий, а Калверта требуют в Придворный театр, — как и всех, кто мне хоть чем-нибудь подходит.
И еще наш кошмарный переезд — мы пакуемся в этот фатальный момент, можете себе представить?
Голова у меня распухла и не способна на советы и выдумки.
И зачем только я написал проклятую пьесу? Если бы только все сладилось! Можно сделать не спектакль, а чудо! Давайте-ка отложим все до будущего года.
Джи-Би-Эс».
Так оно и вышло. Форбс-Робертсон откликнулся на предложение из-за океана и поставил «Цезаря и Клеопатру» в Нью-Йорке, в Нью-Амстердамском театре, осенью 1906 года. Шоу репетировал с труппой в Лондоне. В свое время он дал немало бесценных советов Форбс-Робертсону, когда тот готовил «Гамлета», и теперь артист был счастлив передать «Цезаря» в надежные руки мастера. Но когда дело дошло до уламывания Шоу пересечь океан и посетить американскую премьеру, мэтр начертал: «Если я поеду с Вами в Америку, то стану там так популярен, что меня изберут Президентом, а эдакой скучищи мне не пережить».
Шоу был рад за пьесу и доволен игрой Форбс-Робертсона. Он писал артисту 13 июля: «Репетиции показали, что я отлично все для Вас подготовил. Если костюмы Вам так же впору, как роль, значит, Симмонс — король костюмеров. Цезарь поставит Вас вне всякой конкуренции на английской сцене. Когда Гамлеты упадут в цене — до гроша за шестерых, Цезарь как был, так и останется один.
P. S. Клеопатре триумф тоже обеспечен».
Через два дня он обратился к Форбс-Робертсону с последним напутствием: «Благодарю Вас за Ваше любезное письмо. Оно особенно обрадовало меня, потому что я боялся, что переволновался на репетициях… С буциной[127] Вам придется несладко. Тут Вам должен помочь дирижер или композитор. Только не влипните с корнетом. Этот доступный и вульгарный инструмент всегда подвертывается под руку, но пригоден он только в самых сентиментальных случаях. Обычно же он отвратителен. Буцину можно подменить офиклеидом (ревет как вол). Сойдет и туба (бомбардон) в ми-бемоль или — лучше — си-бемоль. А всего лучше тенор-тромбон: вот уж чего разыскивать не придется. Хорошо было бы достать несколько длинных труб — они появились пару лет назад под названием «баховские трубы» и ка них сейчас отличаются виртуозы в мюзик-холлах. Это как раз тот инструмент, который высоко подпоет реву буцины. Но, главное, ни за что на свете не подпускайте близко корнет…»
Книга Хескета Пирсона называется «Диккенс. Человек. Писатель. Актер». Это хорошая книга. С первой страницы возникает уверенность в том, что Пирсон знает, как нужно писать о Диккенсе.Автор умело переплетает театральное начало в творчестве Диккенса, широко пользуясь его любовью к театру, проходящей через всю жизнь.Перевод с английского М.Кан, заключительная статья В.Каверина.
Эта книга знакомит читателя с жизнью автора популярнейших рассказов о Шерлоке Холмсе и других известнейших в свое время произведений. О нем рассказывают литераторы различных направлений: мастер детектива Джон Диксон Карр и мемуарист и биограф Хескет Пирсон.
Художественная биография классика английской литературы, «отца европейского романа» Вальтера Скотта, принадлежащая перу известного британского литературоведа и биографа Хескета Пирсона. В книге подробно освещен жизненный путь писателя, дан глубокий психологический портрет Скотта, раскрыты его многообразные творческие связи с родной Шотландией.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга знакомит читателя с жизнью и деятельностью выдающегося представителя русского еврейства Якова Львовича Тейтеля (1850–1939). Изданные на русском языке в Париже в 1925 г. воспоминания Я. Л. Тейтеля впервые становятся доступными широкой читательской аудитории. Они дают яркую картину жизни в Российской империи второй половины XIX в. Один из первых судебных следователей-евреев на государственной службе, Тейтель стал проводником судебной реформы в российской провинции. Убежденный гуманист, он всегда спешил творить добро – защищал бесправных, помогал нуждающимся, содействовал образованию молодежи.
Григорий Фабианович Гнесин (1884–1938) был самым младшим представителем этой семьи, и его судьба сегодня практически неизвестна, как и его обширное литературное наследие, большей частью никогда не издававшееся. Разносторонне одарённый от природы как музыкант, певец, литератор (поэт, драматург, переводчик), актёр, он прожил яркую и вместе с тем трагическую жизнь, окончившуюся расстрелом в 1938 году в Ленинграде. Предлагаемая вниманию читателей книга Григория Гнесина «Воспоминания бродячего певца» впервые была опубликована в 1917 году в Петрограде, в 1997 году была переиздана.
«Дом Витгенштейнов» — это сага, посвященная судьбе блистательного и трагичного венского рода, из которого вышли и знаменитый философ, и величайший в мире однорукий пианист. Это было одно из самых богатых, талантливых и эксцентричных семейств в истории Европы. Фанатичная любовь к музыке объединяла Витгенштейнов, но деньги, безумие и перипетии двух мировых войн сеяли рознь. Из восьмерых детей трое покончили с собой; Пауль потерял руку на войне, однако упорно следовал своему призванию музыканта; а Людвиг, странноватый младший сын, сейчас известен как один из величайших философов ХХ столетия.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.