Бермудский треугольник любви - [46]

ТЕНОР: Неужели вы не находите даже литературных достоинств в романе?

БАС: В старину у разных народов были популярны зрелища, в которых актёры появлялись на сцене в масках, выражавших гнев, радость, надежду, горе. Книги Рэнд наполнены не живыми — то есть меняющимися и непредсказуемыми — людьми, а картонными фигурами в масках. Каждый тянет свою единственную ноту, и через две страницы ты уже знаешь заранее, что тот или иной будет говорить, в какую сторону гнуть. При этом обязательно с надрывом, с пафосом, на густом замесе мелодрамы. Есть сведения, что програмную речь главного героя, Джона Галта, она писала два года. Но тавтология никогда её не пугала, и речь могла бы оказаться не в семьдесят страниц, а в семьсот. При этом, она приводила в отчаяние всех издателей и редакторов, категорически отказываясь что-либо менять или сокращать.

ТЕНОР: Понятно, что главный пафос её творчества — защита гения от равнодушия и враждебности толпы. Если бы она делала своих героев людьми свободных профессий — композитор, живописец, поэт, — концепция выглядела бы более убедительной. Художник может отстаивать свою неповторимость и творить, находясь в любой среде, как Вольтер, укрывшийся в Швейцарии, Пушкин в Михайловском, Гоген — на Таити, Золя — в тюрьме, Бродский — в северной деревне. Но когда Рэнд делает супер-героя архитектором, стальным магнатом, строителем железных дорог — неужели она не видит здесь вопиющего противоречия? Все их победы были бы невозможны без активного участия тысяч и тысяч вполне средних людей, исправно и ответственно делающих своё дело. Перенесите Говарда Рурка, Хэнка Рардена, Дэгни Таггарт, Джона Галта в какое-нибудь Зимбабве — и что они смогут там создать при всей их энергии и гениальности? Однако, сколько бы мы ни критиковали её книги, мы не приблизимся к разгадке их невероятной популярности.

БАС: У меня есть своя теория на этот счёт.

ТЕНОР: Поделитесь.

БАС: История литературы переполнена романами, нацеленными на защиту бедных и угнетённых от богатых и знатных. Тот же Гюго с его "Отверженными", "Хижина дяди Тома", "Что делать?" Чернышевского, "Воскресенье" Толстого, "Железная пята" Джека Лондона и сотни других представляют собой бесконечное обвинительное заключение в адрес хозяев жизни. Независимо от литературных достоинств произведения, эта тема, эта струна вызывает безотказный сочувственный отклик у массового читателя. Парадоксальным образом книги Айн Рэнд, презиравшей угнетённых, становятся в ту же шеренгу. Ибо они так же перенасыщены ненавистью и обвинениями в адрес властьимущих — только у неё обвинение ведётся не снизу, со стороны обездоленных масс, а сверху — с позиции непризнанного индустриального гения. Густой чёрной краской она рисует маски жадных банкиров, близоруких промышленников, хитрых оппортунистов на профессорских кафедрах, властолюбцев в рясах и судейских мантиях. Революционеры-ниспровергатели могли бы позавидовать её страсти. А ненависть — товар безотказно ходкий в литературном ремесле. Плюс, конечно, восхваление эгоизма как главной добродетели — на это тоже клевали сотни тысяч.

ТЕНОР: У меня создалось впечатление, что Натан Бранден в своих статьях и лекциях не был столь радикален. Он больше упирал на важность философских постулатов объективизма для самораскрытия человека. Каждый должен научиться ценить себя как независимого творца своей жизни — вот сквозная тема его писаний. Лекции его имели огромный успех, на них съезжались сотни слушателей со всей страны и из-за границы. Был даже создан некий "Институт Натана Брандена", издавался журнал "Объективист". Правда, немалую роль играло то, что после лекции слушатели могли задавать вопросы самой Айн Рэнд. Типичное для Натана эссе называлось "Почему люди подавляют и загоняют в подвал души не худшее в себе, а лучшее?".

БАС: И худшим в их теориях считалось сострадание к ближнему. Ах, как удобно! Ты ласкаешь в тёплой квартире знаменитую писательницу, которая сделала тебя своим избранником, вознесла до себя, и можешь не думать о своей жене, одиноко бродящей по холодным улицам, клянущей себя за то, что согласилась на извращённую четырёхугольную комбинацию. Ни о муже писательницы, заливающем в каком-то баре своё горе джином и виски. Полтора года Барбара жила в мучительной депрессии и однажды не выдержала: в одиннадцать вечера позвонила в квартиру О'Конноров, где любовники тешились друг другом, и взмолилась о разрешении придти — просто поговорить, отвести душу. "Да как ты смеешь! — вскричала сивилла. — Ты думаешь только о себе! Я для тебя что? Невидима, не существую? Я ни у кого не прошу помощи! Тебе подавай только то, что ты, ты хочешь! И думать не смей являться сюда!".

ТЕНОР: Многие замечали, что главной защитной реакцией на боль у Айн Рэнд оказывался гнев. Но мало было прогневаться на виноватого. Нужно было ещё доказать, что он своим поступком или словами нарушил законы разума и морали. Барбаре объясняли, что она просто впала в грех эмоционализма и теперь расплачивается за него. Если Натан неосторожно выражал тревогу по поводу состояния жены, реакцией опять был гнев: "Как ты смеешь беспокоиться о Барбаре, когда ты со мной?!"