Берлинский трюк - [5]

— Вы бываете там раз в год? — осведомился Фрейзер, и в его голосе было почтение. — Вы проводите по десять дней в этом чертовом городе, только чтобы не портить легенду?

— Это работа, — сказала Модести, — но нам казалось, что наши труды принесут свои плоды. Как, например, теперь. Если их тайная полиция что-то и подозревает, так это то, что я любовница Вилли и он таскает меня с собой, чтобы немного порезвиться подальше от родного очага. — Она усмехнулась и сказала: — Жучки не дают им возможности утвердиться в своих подозрениях.

Вилли закурил сигарету и двинулся к бару походкой Юргенсона.

— Мы можем быть на месте через тридцать шесть часов, — сообщил он.

Таррант прикрыл глаза и потер лоб, пытаясь собраться с мыслями.

— Вам все равно придется поломать голову, чтобы найти способ вытащить оттуда Окубу, — медленно произнес он.

Тут он почувствовал, как на запястье ему легла рука, и услышал голос Модести. Она-то знала, что его роль — ожидание результатов в безопасном лондонском офисе — самая тяжелая.

— Не волнуйтесь, — сказала она. — Пока что мы всегда возвращались.

— Пока что да, — сказал Таррант и, открыв глаза, посмотрел на Модести.

Таррант был вдовец, а его сыновья погибли во время второй мировой. С неожиданной болью он вдруг осознал, что эта красивая молодая женщина, которая так ласково ему улыбалась, заполняла страшную пустоту, которую создала в нем жизнь. На какое-то мгновение он снова возненавидел свою работу, а потом и себя за то, что позволил сентиментальности взять его за горло своими бархатными пальцами. Тарранту казалось, что он бросает голодным волкам куски собственного мяса, когда сказал:

— Только хотелось, чтобы на сей раз ваше возвращение состоялось без обычных осложнений.

Она взяла его под руку и повела в фойе со словами:

— Чем хмуриться, лучше полюбуйтесь на мой комод. Я купила его на аукционе в Ротли-Мэнор.

Это был красивый комод, инкрустированный способом «интарсия», причем в отличном состоянии. От вида этого комода у Тарранта на какое-то время даже поднялось настроение. Он обратил внимание на то, что Модести очень гордилась приобретением — ее лицо светилось радостью.

— И всего за пятнадцать фунтов, — с каким-то смущением добавила она.

— Господи, да у «Кристи» за эту вещь с вас содрали бы по меньшей мере тысячу. Надо просто не иметь глаз… Куда смотрели дилеры…

— Их там не было. Если поехать на аукцион подальше от Лондона, то никаких дилеров не встретите. Но я покупала не для перепродажи. Хочу оставить у себя. Буду смотреть и радоваться.

Момент расслабления миновал, и Таррант почувствовал, как его сердце снова сжали тиски тревоги.

— Бога ради, сделайте так, чтобы у вас не исчезла такая возможность — смотреть и радоваться, — пробормотал он.

Типография находилась на узкой улочке неподалеку от Александерплац. Толлер, коренастый белокурый человек лет сорока с небольшим, сказал:

— Уж не знаю, герр Юргенсон, имеют ли эти книги для вас ценность, но я прочитал ваше объявление и решил позвонить. Пожалуйста, сюда.

Вилли Гарвин и Модести двинулись за ним через типографию, где работало человек десять. Теперь волосы Модести стали каштановыми, а «подушки» делали фигуру более плотной. Контактные линзы изменили цвет ее глаз, а прокладка под нижней десной изменила очертания лица. Небольшой станок в типографии вовсю изготовлял пропагандистские листовки для Запада. Впоследствии они будут помещены в специальные картонные контейнеры, которыми переоборудованные для этой цели минометы начнут обстрел по всей линии 850-мильной границы с ФРГ, перенося их через минные заграждения, дозорные вышки и колючую проволоку. У этих листовок имелись приложения в виде плакатов, изображавших счастливую жизнь в Восточной Германии.

Если дул благоприятный ветер, то и западная сторона отвечала тем же: на воздушных шарах в сторону ГДР отправлялись контейнеры с пропагандистским грузом, и специальный механизм разбрасывал их над территорией. Обе стороны не жалели усилий, чтобы портить друг другу настроение.

Они вышли из типографии и оказались в скудно обставленной комнате. Толлер прикрыл за собой дверь, и гул машин превратился в легкий шепот.

— Здесь можно говорить спокойно, — сказал Толлер. Он держался уверенно, но Модести понимала, что за внешним спокойствием скрывается внутреннее напряжение.

— Он тут? — спросила Модести. Разговор шел по-немецки.

— Наверху, — кивнул Толлер. — Три дня назад я получил от курьера инструкции связаться с вами. Два дня назад я позвонил.

— Пришлось проделать обычные движения, — сказала Модести. — Как связь с Западным Берлином?

— Риск всегда есть. Курьеры должны быть иностранцами и могут действовать ограниченное время. Но поскольку вы сами иностранцы, то можете въезжать и выезжать без особых помех.

— Мы не пойдем по этому пути. Мы никогда не пользовались им, и теперь это только навлечет лишние подозрения. Рыжков и так, наверное, лишился сна.

— Еще бы, — буркнул Толлер. — Мы затаились. Рацией не пользуемся. У нас есть передатчики, но только для крайних случаев. А так контакты с контролером в Лондоне происходят через местного контролера в Западом Берлине.