Берлинский дневник (1940-1945) - [20]

Ходила в итальянскую оперу, приехавшую на гастроли из Рима: «Джульетта и Ромео» Дзандонаи. Никогда прежде не слышала об этой вещи. Пели отлично.

Воскресенье, 27 апреля.

После церкви обедала со Стеенсон-Летом, датским поверенным в делах, пожилым человеком, у которого пятеро маленьких детей и очаровательная жена.

Война в Греции практически окончилась.[69]

Четверг, 1 мая.

С момента прихода Гитлера к власти это национальный праздник «похищенный» у коммунистов. Сидела в Тиргартене, читала письма от родных.

Воскресенье, 4 мая.

Ходила в новую маленькую русскую церковь на Фазаненштрассе. Певчие пели прекрасно, тон задавал бывший советский оперный бас.

Понедельник, 5 мая.

Сегодня, после лихорадочных сборов, Татьяна уехала в Рим. Елена Бирон сказала мне по телефону, что она оставит у портье своего дома письмо, чтобы Татьяна отвезла его в Рим. Когда я пришла за письмом, мне сказали, что за ним только что приходил от моего имени какой-то мужчина, и портье отдал письмо ему. Я перепугалась, так как знала, что в письме содержатся важные сведения о местонахождении польских военнопленных, которые Елена незаконно раздобыла через Красный Крест, где она работает. Мы слишком часто забываем, что телефоны могут прослушиваться даже у нас на работе. Теперь я внутренне готовлюсь к вызову в Гестапо.

На дворе ливень.

Четверг, 8 мая.

Воздушный налет. Я стала их бояться. Теперь каждый саз, как завоет сирена, у меня начинает учащенно биться сердце. Иозиас Ранцау поддразнивает меня этим.

Пятница, 9 мая.

Ко мне заходил на работу Альберт Эльц. Он провалился на экзамене на офицера и довольно расстроен.

Понедельник, 12 мая.

Сегодня днем ходила примерять шляпки. Теперь на любую одежду нужны карточки, а на головные уборы — нет, так что шляпки приобрели особое значение. Мы развлекаемся, приобретая их, и накопили уже порядочное число. По крайней мере, они позволяют хоть немного разнообразить внешний вид.

Вечером за ужином услышали по Би-Би-Си, что Рудольф Гесс[70] прилетел в Англию! Все гадают, почему он это сделал, и у каждого собственное объяснение.

Вторник, 13 мая.

На вечере у Ланза (из итальянского посольства) я сидела в уголке с Хассо Эцдорфом. Мы говорили о Гессе и о том, что из всего этого выйдет. Все находят эту историю довольно-таки смехотворной.

Среда, 14 мая.

Обедала с Паулом Меттернихом в «Ателье». Он только что из Рима. Представил мне в лицах, как встречался с «семьей». Рассказывал он об этом шутливо, но представляю, какое это для него было испытание.

После обеда мы попытались купить открытку с портретом Гесса, но похоже, что их уже успели изъять и теперь их не купишь ни за какие деньги. В одном магазине женщина даже набросилась на нас: «Wozu brauchen sie ihn denn? Er ist ja wahnsinnig geworden!»[71] такова официальная версия. Чтобы успокоить ее, мы притворились, что нас интересует весь «зверинец», и купили оба по карточке Геббельса и Геринга.

В отсутствие Татьяны Паул все время торчит у нас. Он терпеть не может Берлин, и у него нет здесь близких друзей. Как и в ДД, мы ежедневно получаем кипы розовых бумаг с грифом «совершенно секретно», содержащих последние международные известия и материалы из иностранной печати. Читать их не полагается никому, кроме немногих избранных, однако курьер приносит их незапечатанными. Паул, изголодавшийся по информации, все это пожирает, поскольку в немецких газетах сейчас нет буквально ничего. Если кто-нибудь войдет, это может нам очень дорого обойтись, но так как бюро Татьяны (где я временно работаю) находится в гараже, то мы обычно сносимся с остальным отделом по телефону. Единственное исключение — Ранцау и Луизетта Квадт, которые работают рядом, но им наплевать.

После обеда познакомилась с Эдгаром фон Юкскюлем, пожилым остзейским бароном, который до 1914 года состоял на российской дипломатической службе. Он очень тепло говорил о Папa, сказав, что он был одним из самых одаренных молодых людей в России и что со временем он непременно стал бы премьер-министром. Бедный Папa!

Прошел слух, что Сталин согласился уступить Украину немцам на девяносто девять лет.[72] Я вне себя от возмущения!

Воскресенье, 18 мая.

Берлинцы, известные своим остроумием, уже сочиняют остроты по поводу бегства Гесса. Например:

«Аугсбург[73] — город германского подъема».

«Би-Би-Си» сообщает: в ночь на воскресенье германские министры больше не прилетали».

«Сообщение ОКБ:[74] Геринг и Геббельс все еще прочно находятся в немецких руках».

«Тысячелетний Рейх превратился в столетний: одним нулем стало меньше».

«Что наше правительство сбрендило, это мы давно знаем, но что оно это признало — это нечто новенькое».

«Черчилль спрашивает Гесса: Так это вы сумасшедший? — Нет, лишь его заместитель».

Ко всему этому Ага Фюрстенберг, известная своим снобизмом и острословием, на днях добавила: «Если так пойдет и дальше, то скоро мы снова окажемся исключительно среди своих».

Суббота, 24 мая.

Паул Меттерних отозван обратно в Берлин, где он будет работать в ОКБ; нам от этого спокойнее. Говорят, что на русской границе сосредоточиваются все новые и новые силы. Почти всех знакомых мужчин переводят с запада на восток. Это означает только одно..