Берлинская «пляска смерти» - [4]
— Дежурный унтер! — Деньги и карты исчезают с быстротой молнии.
Мягко горит свеча. Я лежу в кровати и слышу разговор товарищей, неясным гулом звучащий в моем подсознании. Едва дневальный казармы вышел для доклада дежурному унтеру, как завыли сирены, и нам пришлось быстро одеться и спуститься в убежище.
Там один солдат рассказывает, как он был членом трибунала после событий 20 июля 1944 года и приговорил к смерти сто восемь солдат.
— Все умоляли о штрафбате, — говорит он, — возможно, надеясь таким образом сохранить себе жизнь, но, скорее всего, их все-таки расстреляли.[12]
Бомбы разрываются совсем близко. Когда звучит отбой, ночное небо освещается золотисто-красным светом горящих на востоке зданий. Слышны отдаленные звуки сирены. Столица с облегчением переводит дух и вновь выбирается из подвалов.
Сегодня первый день Пасхи. Густой туман. Вот-вот пойдет дождь. На завтрак дают особый праздничный сладкий суп. Еды мало, и нам постоянно хочется есть. Суп очень вкусный, но порция скудная.
После службы мы со Штрошном наводим порядок в нашем шкафчике, стараясь в честь праздника разложить все понаряднее, спрятав с глаз долой разную мелочь.
Затем обер-фельдфебель собирает нас внизу, чтобы провести по казармам. Он показывает нам стрельбища, расположенные рядом со зданиями, где стоят орудия зенитной артиллерии имперской службы трудовой повинности и мальчишки-зенитчики[13] расхаживают перед нами в ярко-синих шинелях с белыми шарфами. Сзади стоит разбитый танк, который используют в качестве мишени при отработке умений пользоваться панцерфаустом.[14]
Под крутым откосом насыпи Рейхсшпортфельда расположен ряд аккуратных домов. Их оконные стекла горят в лучах прорывающегося сквозь облака солнечного света. Там гуляют празднично одетые люди, до нас доносится их смех, но между нами лежит непреодолимая пропасть.
Мы останавливаемся у зарослей кустарника и нескольких высохших сосен, у основания которых вбиты три столба. Это берлинская расстрельная площадка номер пять, место, где казнят дезертиров, предателей и саботажников. Поверхность столбов изрыта пулями, и темные потеки засохшей крови похожи на следы пожара. Земля здесь темно-красная. Это человеческая кровь! Обратно мы шагаем задумавшись. В лесу, ржавея около стрельбищ, стоят пушки. Почему их не используют? Похоже, это никому не известно.
На обед вареный картофель, мясо с соусом и десерт. Затем унтер выдает сухой паек на ужин. В честь праздника мы получаем целых двадцать сигарет, четвертинку шнапса и полбутылки вина каждому. Теперь нам действительно есть чем отпраздновать Пасху.
Днем лежу на кровати и читаю. К Гейнцу пришли. Мы со Штрошном едим принесенный ему пасхальный кекс. Уходя, его мать просит, чтобы мы позаботились о ее сыне, что мы с удовольствием ей обещаем.
Гейнц смущен. Вечером вместе с Германом мы идем в столовую и обсуждаем наше туманное будущее.
Незадолго до отбоя унтеры возвращаются из города в казармы пьяными. Трезв лишь Чучело, на котором, как на вешалке, болтается форма. Днем к нему приходила подруга, и он был занят другим.
Светлый понедельник, день мира и весны утратил свое значение в этом жестоком мире.
Утром мы несем картонные коробки с гражданской одеждой в штаб роты, откуда их почтой перешлют нашим родственникам. Я снова иду на интендантские склады и сую в руки подобревшего обер-фельдфебеля сигареты. Теперь я могу спокойно выбрать новую шинель и добротные штаны. Удивительно, насколько праздник и несколько сигарет способны изменить поведение некоторых людей!
Возвращаясь в казарму, вижу марширующую по плацу серо-коричневую колонну солдат, заунывно тянущих какую-то тоскливую песню. Поющие одеты в новенькую форму с расшитым золотом, как у эсэсовцев, воротом, на головах белые меховые шапки. И голоса, и песня не немецкие. Это русские — власовцы.[15] В их тоскливой песне, которую начинает запевала и мощно подхватывают все остальные, слышно дыхание просторов бескрайних русских равнин. Эти русские — будущие офицеры армии Власова, армии, которой уже не существует. Их обучали обращению с немецким оружием и точно так же, как венгров, использовали как пушечное мясо.
На обед подали то же, что и вчера. Унтеры снова отправляются в город, а к Чучелу вновь приходит подруга. Зайдя за сухим пайком, мы застаем его в не совсем подобающем для приема посторонних виде и осторожно ретируемся.
Позже я дремлю на кровати. Затем мы с Гейнцем и Штрошном, прежде чем вернуться в казарму и попытать удачи в картах, заходим в столовую, чтобы написать открытки матерям. Осмотрительно делая ставки, выигрываю 30 рейхсмарок. Сегодня алкоголь способствует благожелательной атмосфере, все идет мирно. Мы втроем играем в скат, позже к нам присоединяется обер-ефрейтор Бекер. Мы с Гейнцем — дежурные по казарме и незадолго до десяти загоняем всех в постель и подметаем пол. Обер-ефрейтор осматривает комнату. Наконец мы свободны. Выключаем свет и вскоре крепко засыпаем.
