Берлин – Москва. Пешее путешествие - [54]

Дело в том, что был еще один путник. Он все время шел передо мной, но я сокращал дистанцию и медленно, но верно нагонял его. На пригорке мы встретились. Он был рядом со мной. Он повернул ко мне свое лицо: пять или шесть зубов, лоб, срезанный темной бейсболкой. И ботинки. У него были красные кожаные ботинки, и я верил, что его сила заключается в них. А мои силы были на исходе. Отдых, хотя бы короткий отдых! У меня его не было с утра, с тех пор, как я покинул Смоленск. Я посчитал. Девять часов. Девять часов нон-стоп. У дороги был штабель бревен. Я прислонился к нему. Затем сполз вниз. Незнакомец покачал головой.

– Рискованно.

– Почему?

– Опоздаешь на поезд в Кардымове.

– Какой поезд? Мне не нужен поезд.

– А мне нужен. Давай! Пошли!

Я рассмотрел его. Я пересчитал его зубы. Два торчали сверху: слева и справа от центра, как у ядовитой змеи. Я оторвался от бревен и пошел с ним.

Когда мы подошли к вокзалу – здесь и вправду был вокзал, – уже смеркалось. Небольшая толпа ожидала поезд, оказалось, что и поезд был настоящий. Но только он отправится без меня – ведь он едет в Смоленск. Я на это не мог пойти. В этот день я сделал столько, сколько и поезд. Я проложил его путь в обратном направлении. Ни за что на свете я не мог этим поступиться. Я понятия не имел, где поесть и переночевать. Но меня бы добила необходимость сесть в этот поезд и ехать вместе с моим беззубым попутчиком обратно в Смоленск, подобно пойманному дезертиру. На лугу рядом с вокзалом я заметил колонку, я скинул рюкзак, стянул с себя рубашку и стал качать, пока не полилась ледяная вода, я сунул под нее голову, вода растеклась по телу. Я обтерся влажной от пота рубашкой.

– Вот свободное место, – сказал беззубый, когда я вернулся на единственную платформу.

Здесь было три скамейки, и кто-то уже поднялся, поскольку скоро должен был прийти поезд.

– Сядь, посиди.

Я уселся и полез в рюкзак, чтобы достать другую рубашку, и когда через пару секунд я снова повернулся к моему попутчику, его уже не было, и я засомневался, был ли он вообще.

Поезд подошел – все в него погрузились – поезд уехал.

В результате короткой прогулки выяснилось, что придется поголодать. На маленьком провинциальном вокзале не было даже киоска, а само Кардымово оказалось маленьким сельским гнездышком, обитатели которого теперь укладывались спать, потому что настала ночь. Я попытался найти в этом положительную сторону. Голод, конечно, силен, но неплохо то, что никому до тебя нет дела, твоя маскировка действует безотказно. Маскировка? Какая еще маскировка? Нет никакой маскировки. Ты уже давно стал тем, кем ты кажешься. Русский бродяга и никто иной, слоняющийся по улицам с неизвестной целью, которая вроде есть, а вроде и нет.

По большому счету Кардымова не существовало. Разве что вокзал, да и то чуть-чуть. Привокзальная площадь была местом сборищ для трех-четырех юных отщепенцев, у них был стильный маленький трактор, на котором они гоняли по площади, пока им не надоело, затем они загнали его в кусты и пошли по домам, в свои низенькие деревянные избы, где уже спали их семьи. В моем распоряжении оставался зал ожидания.

Не будь его, мне пришлось бы прикорнуть у какого-нибудь дома и, прислонившись к стене, попытаться продремать до утра.

Но маленький вокзал не закрывался: ожидали еще один поезд, а поскольку зал ожидания оказался единственным освещенным местом в поселке и в нем было очень душно, то в него слетелись тучи насекомых. Я попытался уснуть на одной из трех скамеек, стоявших на улице, но снаружи заметно похолодало, поэтому я взял свои вещи и все-таки улегся в зале ожидания.

В какой-то момент, уже глубокой ночью, кто-то дернул меня за плечо:

– Поезд!

В полусне я собрал свои вещи, поплелся на платформу и вошел в первый попавшийся вагон – поезд отправился. Я рухнул на деревянную скамейку и снова попытался уснуть. Вдруг послышался дикий гам, приблизился и оказался рядом со мной. Я открыл глаза и увидел цыган. Целый табор, они шли по проходу, словно поезд вдруг переместился в Индию, так мне показалось: группа бродячих поденщиков низшей касты, растянувшаяся длинной цепочкой по пути через Гуджарат⁵³. Среди них было много босоногих детей, очень подвижных, очень худых, с жесткими взглядами, они все высматривали и ощупывали: вещи, тела, багаж – все, что могло пригодиться. Они были собирателями. Каждый ребенок нес связку картонок на руке или на голове, сегодняшнюю добычу, столь небрежно скрепленную, что она в любой момент могла рассыпаться, но, тем не менее, не рассыпалась. Многие мужчины держали на руках малышей. Один молодой цыган с мягкими чертами и темными живыми глазами вполне мог бы исполнять главную роль в индийском фильме.

Но тут возник герой Рама собственной персоной. Он был самым статным из всех и, без сомнения, считался предводителем: в распахнутом желто-черном кафтане при тусклом вагонном свете он казался облаченным в золото, а когда он вызывающе медленно пошел по проходу, словно разыскивая что-то, сидевший впереди милиционер сделался совершенно тих и неприметен. Он не уступал цыгану в телесной силе. Он был светловолосым героем, мечтой советских фильмов и русских женщин. Высокий, бесстрашное открытое лицо, узкие бедра, широкие плечи, форма, летняя рубашка под расстегнутой курткой, небрежный жест, которым он сдвигал фуражку набекрень, так что она едва держалась на самом затылке – одним словом, русский Джеймс Дин