Беркуты Каракумов - [36]

До ограды оставалось совсем немного, как вдруг ударили с вышек пулеметы, вспыхнули прожектора, вырвав из тьмы несколько распластанных фигур у самой проволоки, — отчаянная мысль пришла в голову не одному Дроздову.

В снопы прожекторного света вбежали автоматчики. Пулеметы на вышках смолкли, их сменила скороговорка «шмайссеров». Распластанные у ограды тела дергались под ударами пуль и замирали…

…Их перебрасывали из лагеря в лагерь, как ветер гонит по степи перекати-поле. В каждом лагере — выматывающая силы и душу работа. Они усохли и почернели, лихорадочный блеск в их глазах тускнел. «Держитесь, ребята, держитесь зубами! — не уставал повторять капитан Дроздов. — Если сил нет, все равно держитесь».

Больше всех сдал Абдулла. Он перестал быть похожим на человека, как привидение ходил. Ни о чем не думал, ничего не желал — добраться бы до барака, рухнуть на голую доску, заменяющую, кровать, забыться до рассвета. Руки у него истончились, висели будто плети арбузные, глаза смотрели в пустоту. Николай и Керим ободряли его, пытались вдохнуть уверенность, что, мол, и на нашей улице будет праздник. Он не внимал ничему. «Он потерял себя, — догадался Керим, — потерял лицо мужчины!»

Наверно, это так и было. Абдулла вообще был неулыбчив, а тут и вовсе разучился смеяться. Ситников старался вовсю, народ кругом, несмотря на свое тоскливое положение, за животики держался — смех, правда, нервозный скорее был, чем настоящий, — Абдуллу ничего не трогало. Лишь однажды, когда при разгрузке картошки надсмотрщик швырнул в толпу несколько картофелин, он сунулся было за ними.

— Назад, Сабиров! — успел крикнуть Дроздов.

Он послушно замер.

Вместо него картофелины схватил Ситников.

Простучал автомат. Ситников упал, прижимая к груди четыре картофелины:

Их потом подняли другие. И грызли сырыми, а Керим видел, что картофелины в крови, подумал, что ему станет дурно, но нет, не замутило, тошнило от голода, а не оттого, что люди грызли испачканную кровью картошку.

Как-то в предрассветной тьме их вывели из бараков, построили. Обычное место Абдуллы оказалось пустым.

— Куда он подевался? — забеспокоился Керим.

Гусельников не ответил, плечом только дернул.

Дроздов сказал:

— Наверно, по ошибке на другое место встал, — но в голосе капитана было такое, что заставило Керима усомниться в правоте его слов.

Больше о Абдулле не заговаривали. А сам он так и не появился.

Пленных привели на железнодорожную станцию, загнали в вагоны. Когда все расселись кто где сумел, Керим позвал вполголоса:

— Капитан!..

Дроздов нашел его впотьмах. Подобрался и догадливый Гусельников. Говорили еле различимым шепотом.

— Дай руку…

— Что за железяка?

— Монтировка шоферская.

— Как рискнул пронести с собой? Ведь нас обыскивали, пристрелили бы на месте!

— Ничего, капитан, туркмена перехитрить трудно.

— Для чего тащил ее?

— Доску в полу вагона отдерем — выпрыгнем на ходу.

— А ты прыгал когда-нибудь?

— Я, Николай, с парашютом прыгал, неужели тут промашку дам. Верно, капитан?

— Верно, сержант. Дай-ка ее сюда.

— Сам отковырну доску.

— Тут умеючи надо за дело браться. Потом поможешь… когда сила потребуется…

Вечером поезд остановился на небольшой станции — паровоз набирал воду.

Гусельников пробрался к зарешеченному окошку. Вцепившись в прутья, жадно вдыхал свежий воздух — тяжел был застоявшийся спертый воздух в вагоне. Подошел старичок железнодорожник, постучал длинным молоточком по бандажу, наклонился, всматриваясь. Выпрямился, посмотрел наверх, встретился глазами с Гусельниковым. Взгляд был испуганным.

Гусельников сообразил, что железнодорожник обнаружил полуоторванную доску, и заговорщицки прижал палец к губам.

Старичок оглянулся воровато вокруг, присел на корточки, написал ручкой молотка на земле слово «вилы» и тут же затер его ногой.

Гусельников сделал непонимающие глаза. Железнодорожник кивком головы указал на хвостовой вагон и пошел дальше постукивать.

— Что там увидел интересного? — осведомился снизу капитан Дроздов. — Дай и нам с Керимом посмотреть.

Гусельников спрыгнул с верхних нар.

— Старичок тут проходил. «Вилы» — написал и на хвост поезда кивнул. Не понимаю, что он хотел этим сказать. При чем тут вилы?

— Поезжай в колхоз — там узнаешь, — иронически ответили из темноты вагона.

Кто-то хихикнул:

— Вилками интеллигенция котлеты кушает!

— Можно и бифштекс с яйцом.

— Ладно, морская душа, если знаешь, то говори, а зубоскалить нечего.

— Скажу, пилот, не постесняюсь. Это такая сволочная штука — крючья стальные под хвостовым вагоном крепятся, дюймов на пять-шесть над шпалами. Если что-нибудь мягкое попадет на них — расшматует в лоскуты.

— Фью!.. А мы прыгать собирались. Вот прыгнули бы!

— Да откуда он знает про вилы, морячок этот сухопутный… На своей шкуре, что ли, пробовал?

— Если бы на своей, с тобою, салага, баланду бы не травил!

Повисло молчание, лишь тяжелое дыхание в вагоне, словно запаленные лошади дышат.

«От всего, кроме смерти, есть свое средство, свой выход, — думал Керим словами Атабек-аги. — Но где выход в данном случае?»

— Надо думать, славяне, — нарушил тишину капитан Дроздов, — надо мозгой шевелить. Насколько известно, везут нас в Германию, на военный завод. Условия работы там не слишком каторжные, но суть в другом: персонал там работает месяц-два от силы. Потом привозят новую рабочую силу.