Березонька - [69]

К подобным вопросам Евдокия Петровна давно привыкла. Отвечала всегда искренне, с обстоятельностью настоящей учительницы. Одним ухом Илья слушает мать, другим — пластинку.

— Не пора ли нам музыку заканчивать, — сказала Евдокия Петровна. — Мне работать надо, да и поздно уже.

— Вот ты всегда так, только о себе думаешь, — захныкал Илья, оглянувшись на отца, который появился из кухни.

— Все мало тебе? — произнес отец, ласково положив руку на плечо сына.

— Еще один разочек.

Губы Давида Исаевича раздвинулись в улыбке, он вопрошающе посмотрел на жену:

— Позволим еще разок прокрутить?

Евдокия Петровна молча уходит к себе в комнату. Давид Исаевич поплелся за ней.

— Сколько раз я тебя просила, — шепотом набросилась она на него, когда он прикрыл дверь к Илье. — У нас должно быть единство требований.

— Но ведь парень прав. Иногда кое-чем надо поступаться.

— Опостылело мне жертвовать, — нахмурилась Евдокия Петровна. — Не приносит это ни радости, ни пользы.

Сердилась Евдокия Петровна на сына, обидевшего ее, скорее всего невзначай, но все же упрек Ильи сильно задел ее. Она пыталась подавить в себе раздражение, но рядом стоял муж, и она не сдержалась. А если в семье что-либо не ладилось, как правило, всегда был виноват Давид Исаевич. А он все упреки принимал как должное.

— Ну и специалист же ты по делам, которые ни богу свечка, ни черту кочерга, — процедила Евдокия Петровна сквозь зубы. — Зачем пошел на поводу у Ильи?

— Я поддержал его потому, что желание ребенка было разумно.

— Значит, мое желание было неразумно и грубость его позволительна?

Давид Исаевич вздохнул:

— Правда вещь нелегкая.

— Она должна помогать жить, а не вредить, — отрезала Евдокия Петровна. — Это, между прочим, и к твоей писанине относится. Пишешь черт знает что, неведомо для кого. Зачем ворошишь тагильские воспоминания? Кому они нужны, эти мемуары времен не столь отдаленных? Жизнь давно отвергла эту тему.

— Запретных тем у нас нет, по крайней мере, официально.

Возражал Давид Исаевич вполголоса, сдерживая себя. Если он сумеет вылепить образ молодого человека на трагическом изломе его судьбы, живым, деятельным, не сломленным, сохранившим человеческое достоинство, может быть, кое-какую пользу воспоминания принесут. Никогда не лишне показать, что в самых сложных, самых тяжелых ситуациях люди могут оставаться людьми в самом высоком смысле этого слова. Давид Исаевич видел много искореженных несправедливостью жизней и верил, что книга в тагильском лагере будет нужна людям.

С раздражением покосилась на мужа Евдокия Петровна:

— Мало битый, да? Забыл, до чего довела тебя писанина? Дополнительным пунктиком в приговоре военного трибунала обернулась. Другой бы на твоем месте раз и навсегда плюнул бы на нее, ни за что не брался бы за перо больше. И вообще эти твои литературные забавы — уродливый горб на тебе.

Давид Исаевич что-то говорил, но жена уже не слушала его — она понимала, что несправедлива к мужу, и поэтому прислушивалась к себе. Что же все-таки происходит? Почему она так взвинчивается? Почему не может сдержать себя? Ведь сколько лет мирно, спокойно жила. И радости были, и взаимная нежность была… Жила — не притворялась. А может быть, просто обманывала себя… Вот и прорвалось теперь все наружу.

18

Пулемет врага Давиду Исаевичу удалось уничтожить, но и сам он был ранен — вражеская пуля пробила плечо. К счастью, рана оказалась легкая, пуля кость не задела, и Давид Исаевич остался на поле боя.

Увидев вновь возле себя Давида Исаевича, командир второй роты хлопнул его по плечу, и именно по раненому, так что Давид Исаевич слегка присел.

— Спасибо тебе. Стреляешь ты хорошо. Комбат тебя ищет. Моя телефонная линия уже заработала. Сейчас тебя соединю.

Давид Исаевич кивнул и спросил:

— Индивидуальный санитарный пакет есть у тебя?

— Зачем тебе?

— Мне кажется, не мешало бы перевязать плечо.

Только тут ротный заметил, что плечо у Давида Исаевича мокрое от крови. Вызвали санитарку. Пока она расстегнула его гимнастерку и стащила ее через голову, ротный поднес Давиду Исаевичу трубку полевого телефона.

— Командир батареи на проводе, — хрипло сказал в трубку Давид Исаевич.

Комбат сообщил, что первая рота срочно нуждается в помощи. Давид Исаевич спросил, нет ли поблизости от КП артиллерийских радистов. Комбат ответил, что они ждут приказаний Давида Исаевича. И Давид Исаевич, наскоро оценив обстановку, скомандовал:

— Ориентир номер три. Один осветительный снаряд, батарея — огонь!

Вскоре четырехламповая осветительная люстра вспыхнула над вражескими позициями против первой роты, прижатой к земле. Теперь-то Давид Исаевич превосходно видел опорные гнезда фашистов, которые необходимо уничтожить, чтобы рота могла подняться и атаковать. Давид Исаевич насчитал шесть таких целей. В первый миг он подумал, что следует открыть огонь сразу по всем гнездам противника, для чего каждому орудию дать свою цель. Но интуиция подсказала ему другое решение: каждое опорное гнездо давить всей огневой мощью батареи. Первый удар Давид Исаевич нанес по центру вражеских позиций. Это был удачный залп — загорелось сразу два фашистских танка, составлявших как бы основу опорного гнезда.