Березонька - [35]

Давид Исаевич вспомнил, как он, тринадцатилетний мальчик, в середине зимы, после полуночи, вышел из дому на поиски отца, который впервые не вернулся с работы вовремя и не предупредил, что задержится. Давид тотчас же попал в объятия ветра. Снежная пыль завихрилась вокруг него, колючая вьюга задрала полы его коротенького пальтишка, пыталась повалить его, он, однако, не поддался, крепко держась на ногах в высоких подшитых валенках. Дорога к отцовскому учреждению куда-то исчезла во вьюге и кромешной тьме. Давид протаптывал свою собственную тропу, держась поближе к высокому забору, который служил ему ориентиром. И пока Давид шел, проваливаясь в бессчетное множество сугробов, он все время видел перед собою опухшие, заплаканные глаза матери, ее неприбранные волосы, растерянное лицо. Поначалу Давид ничего не понял. Но когда он пришел в бухгалтерию и увидел отца вдвоем с молодой женщиной, ему все стало ясно, хотя был он, в сущности, ребенком. Вернувшись домой, Давид сказал матери, что отец на работе, у него срочное задание и почти все сослуживцы на местах и пусть мама не беспокоится. Во имя чего он впервые в своей жизни соврал, он четко не представлял, но интуитивно чувствовал, что так будет лучше. Однако его вид и выражение глаз многое сказали матери.

Долго терпеть, не выдавая своих чувств, Клара Борисовна не могла. Это было немыслимо. Что предпринимала Клара Борисовна, Давид не знал. Лишь однажды, будучи дома, слышал, как они препираются. Он, конечно, и предположить не мог, что после этого разговора мама резко изменит свою жизнь. Она объявила отцу, что спускать на него собак с цепи не собирается, к раввину на судилище его не потащит, но зависеть от него она больше не желает, по-доброму — пожалуйста, в любви — с удовольствием, но если ничего этого нет, она как-нибудь обойдется: хватит, домашней хозяйкой быть больше не желает, пойдет учиться. И она действительно пошла учиться — в медицинский техникум.

Занималась Клара Борисовна с охотой, удовольствием, техникум окончила отлично. Председатель экзаменационной комиссии, доцент Киевского медицинского института, предложил ей продолжить учебу в вузе. Клара Борисовна согласилась, наскоро собрала необходимые документы, отослала, их, потом блестяще сдала вступительные экзамены — но в институт не приняли. Почему? Она не понимала, пока не встретила того самого доцента, который ей советовал продолжить учебу.

— Ваш батько був ризнык, — объявил он.

Да, действительно, отец ее был резником. Она призналась в этом. За отцовские грехи приходилось расплачиваться ей…

Пускай не врачом, но фельдшером Клара Борисовна стала. Если б не тот случай, Клара Борисовна на всю жизнь осталась бы просто супругой Егудо, управляющей кухней. Егудо, разумеется, просил у нее прощения, клялся, что никакого греха на нем нет, но все равно прощения просил. Два десятка лет после этого Хайчик и Егудо прожили вместе как голуби, но воспоминания все-таки терзали иногда, причиняя страдания.

Спозаранок Давид Исаевич вновь пришел в больницу:

— Мой руки, мама, и поешь что-нибудь.

Но Клара Борисовна не торопилась и вдруг неожиданно стала напевать мелодию веселого портняжки: «Праздничные дни кончаются уже, батюшка мой сердечный».

— Когда ты, Давид, должен возвратиться в Мирославль?

— Посмотрим. Я позвоню в институт.

— Было бы прелестно, если б ты остался со мною еще на несколько дней. Кто знает, что может произойти…

В это мгновение зашла Полина Наумовна. Сегодняшний свой внеочередной обход она начала с палаты Клары Борисовны. Она успела сделать лишь один шаг к Кларе Борисовне и услышала:

— Я обижена на вас, капитан. Вы же всегда были искренни со мной, как же вам не совестно обманывать военфельдшера, протопавшего с вами всю войну?!

Этот упрек ударил Полину Наумовну, словно хлыст. На нее словно тяжелый груз навалился. Полина Наумовна подошла к койке Клары Борисовны и осторожно присела на краешек постели.

— Если б я знала наверняка, я бы от вас ничего не скрыла, дорогая моя, — она положила свою руку на дрожащие пальцы Клары Борисовны. — Правда на острие скальпеля. Это как раз тот случай, когда только нож может ответить, что у вас. Надо резать…

Клара Борисовна задумалась. Она молчала, пока Полина Наумовна внимательно выслушивала ее стетоскопом, щупала желудок и печень. Она не раскрывала рта и когда Полина Наумовна осматривала ее соседок. Лишь после того, как врач покинула палату, тихонько прикрыв за собою дверь, Клара Борисовна заметила:

— Вырезать то, что гниет и отравляет тело, некоторым хирургам удается мастерски. Поличка хорошо режет…

Давид Исаевич не спускал с матери глаз. Такой возбужденной и измученной он никогда не видел ее. Она не спала всю ночь напролет, кусая губы и борясь с горестными мыслями.

Давид Исаевич подумал о Леонтии, хорошо, что его сейчас здесь нет и он не видит, как мучается бабушка. Внук тоже собирался идти рано утром, но Давиду Исаевичу жаль было будить его. Вчера она им сказала: «Пока я жива, хочу, чтоб вы меня запомнили веселой. Жить следует радостно, черпать полными пригоршнями. Чтобы потом не искать, где прошли они, твои дни».