Березонька - [24]

Борихайзик пристально посмотрел на водовоза:

— Вполне возможно…

Резник мысленно листал талмуд, ища подходящий закон для случая с иглой, которая вонзилась острием в его душу. Ведь многие заветы можно толковать и так и эдак, и Борихайзик силился отыскать щелочку, через которую удалось бы протащить разрешение объявить здоровой корову водовоза. Вдруг он хлопнул ладонью себя по лбу: недотепа ты, Борихайзик, есть же такой закон, пикуах нэфеш, и он позволяет ради спасения души человеческой пойти на такие шаги, принимать такие решения, которые обычно считаются недозволенными. Ибо что, в сущности, он означает? А смысл его в том, что для спасения человека разрешается преступить законы, и самые святые в том числе. Он, Борихайзик, обязан спасти водовоза от разорения — а стало быть, он, резник, имеет право и нарушить закон. Конечно, он чувствует, что путь, каким он собирается это сделать, оспорим, но другого выхода для него, резника, нет. Корова водовоза должна быть объявлена здоровой…

Бог не покарал Борихайзика, возможно, потому, что он, Борихайзик, чтобы умилостивить всевышнего, после того случая с иголкой два месяца подряд каждый день до глубокой ночи засиживался у стола — переписывал книгу священного писания. Каждый раз перед началом этой работы Борихайзик старательно мыл руки, не просто омовение совершал, как обычно, а хорошенько тер мылом ладони и выше, до самых локтей. Он также переодевался в чистые одежды и причесывался. Каждый вечер он переписывал главу и, переписывая, думал, что вот он передаст написанное синагоге и каждую субботу, в течение года это будут читать, отрывок за отрывком, а затем до праздника торы, когда выслушивается последняя глава, а затем начинают читать сызнова, с первой ее части. И может быть, кто-нибудь вспомнит его при этом: «Сограждане, а знаете ли вы, кто эту священную книгу переписывал? Ее переписывал наш резник, реб Борихайзик».

Две подглавки резник переписать не успел: в местечке разразился пожар.

Клара Борисовна помнит, как вся семья торопливо выносила пожитки во двор, подальше от огня, но священную книгу отец велел не трогать и оставил в комоде в маленькой комнатушке.

— Бог свою тору сбережет от огня, — говорил он. — И вместе с торой наше жилище.

Он преданно, искренне верил во всемогущество бога, но надежда его оказалась напрасной: и дом сгорел, и недописанная священная книга тоже, она даже переночевать в синагоге в шкафу для священных книг не успела. Вот тогда-то Борихайзик и впал в отчаяние. Его привычка мыслить логически подсказала ему, что, может быть, это — знак всевышнего ему, резнику: бог недоволен, сердится… Но воинственный дух в Борихайзике все равно не погас. Резник вызывал гнев у многих евреев тем, что проводил ритуальное омовение посуды не в микве — яме с, мягко говоря, не очень чистой водой, как этого требуют обряды, а в реке. Они не могли простить ему, что Борихайзик воспитывает дочь не так, как все евреи воспитывают своих дочерей. Неслыханное дело, резник, человек, который обязан являть пример другим, позволяет своей дочери такое, чего ни в коем случае позволять нельзя.

Теперь, когда Клара Борисовна оглядывается назад, всматриваясь в свое детство и юность, она с удивлением спрашивает себя: почему это местечковые законодатели так пеняли ее отцу за нее? Он ведь просто был здравомыслящим человеком, не более.

Играл ли когда-нибудь отец с нею, маленькой, она припомнить не могла, но оказалась не в состоянии забыть, как он ее однажды выпорол. За что — выпало из памяти. А вот однажды он ее напугал, и здорово. Это случилось в канун пасхи. После того как в доме вымыли и выскребли все столы и топчаны, прокипятили всю посуду, готовя все к празднику, отец неожиданно обнял ее и подмигнул маме:

— Ну, Малка, теперь нам надо очистить к пасхальному обеду рот Хайчик…

— Нет, нет, — и по сей час звенит в ушах Клары Борисовны ее тогдашний вопль.

Никогда больше отец не пугал ее, не заставлял делать такое, что ей было противно. Росла она свободно. В доме Борихайзика собиралась местечковая молодежь, весело проводила там время. Именно этого святоши более всего и не могли простить резнику. Как это можно допустить, чтоб парни и девки — вместе?! Неслыханное дело! Однажды в бане чуть было не избили Борихайзика за это…

Клара Борисовна вдруг ощутила, что боли отступили. Она вновь стала пристально всматриваться в пейзаж за окном: окрашенный в голубой цвет забор, зеленые клены, утонувшие в зелени сады, железная дорога — словно видела все это в первый раз. «Может, это еще мой мир?» — с надеждой подумала Клара Борисовна, и воспоминания опять нахлынули на нее. Она вдруг вспомнила, как стала учительницей.

Произошло это, когда ей было без малого пятнадцать лет, а виновен в этом был местечковый меламед. Отправляясь на заработки в имение богатого арендатора на длительное время — учить ребят богача, меламед желал, чтоб жена его писала ему письма. Но та даже подписаться не умела. Тогда меламед обратился к дочери резника. Если не она, то кто научит его жену писать?! Борихайзик разрешил, и Хайчик согласилась. Вскоре жена местечкового учителя послала своему мужу первое письмецо.