Берестяга - [30]

— Пошел я, — сказал он глухо.

— Счастливочки.

А когда Прохор подошел к порогу, Скирлы окликнул его:

— Постой, Прошка.

— Чего?

— А в помощники я к тебе пошел бы.

— Ты? Ко мне в помощники? Как же так? Что-то ничего я не пойму. Главным отказываешься — а в помощники идешь…

— Ну так что из того? Ты помоложе моего. Вот и побегай, организуй подвоз, добудь ружья, проверь одежду, заряды. А я тебе помогу. Я советы давать стану, а ты будешь распоряжаться. Согласен?

— Я-то согласен. Но не по-честному это будет: ум твой, а язык — мой.

— Как хочешь, Прохор. Не нравится моя придумка, не принимай. Я и дома посидеть могу.

— Согласен я, согласен. Только больно несправедливо.

— Понимал бы ты что-нибудь в справедливости! Так и должно в жизни быть: ум стариковский, а дело — молодых. Так по рукам?

— По рукам.

— Вот и справно. А то обижаться вздумал, меня в отсталую контру сразу произвел. Никогда горячиться в жизни, Прошка, не надо. Все сначала взвесь, прикинь, обдумай, а потом уже делай или говори… А теперь слушай, что скажу тебе… Стая держится в Аюкловом урочище.

— Почем знаешь?

— Когда не знаю, не говорю… Стая большая. Сегодня всех обеги и предупреди, что завтра чуть свет выезжаем. Обо всем позаботься. Я же зарядов наделаю. И чтобы на всех халаты белые были… С хвоей бы попариться всем надо, чтобы дух человеческий отбить… Лошадей оставим в сторожке, а оттуда к Аюкам на лыжах пойдем. Теплей пусть одеваются, но половчее. Учить тебя нет надобности. Еще что забыли?.. Все вроде бы. Флажков у меня хватит. А отцовские флажки целы?

— На чердаке хранятся.

— Возьми с собою. Дед Игнат не поедет с нами?

— Хворает он еще.

— Жаль. Мимо твоего деда ни один волчина не проскочит. С любым зверем твой дед совладает. Вот только…

Прохор понял, о чем хотел сказать Скирлы, и заторопился уходить.

— Побегу я, Скирлы.

— Беги, беги. Ничего не забудешь? А то ведь потом спросят с главного. Штрафовать будем. Пусть Трунов водочки старикам разживется. Мне не надо, а кой-кто после охоты это дело любит. Ступай. Ступай.

Сначала Прохор побывал у Николая Николаевича и рассказал ему о своем разговоре со Скирлы.

— Ничего не поделаешь, Прохор, — ответил Симаков. — Придется вам руководить охотой. А сейчас пойдемте к Трунову и договоримся обо всем, что нужно.

…Уже поздно вечером Берестяга попал домой. Он решил взять все необходимое для охоты и пойти ночевать к Скирлы.

Дед Игнат, узнав об охоте, заохал.

— А может, Проша, выдюжу? А? Если, скажем одеться потеплее?

— Нет, дед, сиди дома. Нельзя тебе. С тобой было бы лучше, но слаб ты еще.

— Это верно, — слаб я еще…

* * *

Укладываясь спать. Прошка вспомнил, что так и не зашел к Тане. А ведь обещал. Обещал прийти к ней учить уроки. «Теперь обидится, — решил Берестяга. — А может, не обидится: ведь для мира стараюсь, не для себя… Она ведь справедливая. Она все поймет». — И тяжело вздохнул.

— Чего, Прохор, ворочаешься да вздыхаешь? Волков, что ли, страшишься?

— Когда я их страшился? Скажи?

— Давай спать. На гулянку, чай завтра едем… А охотнички твои мне приглянулись. И глаза у всех быстрые, чистые.

* * *

Прошка никак не хотел вставать. Перед утром сон липкий, сладкий. Но вдруг вспомнил он, зачем его будят, и тут же вскочил с лежанки. Оделся быстро. Умылся и хотел уходить.

— Куда ты? — спросил, усмехаясь, Скирлы.

— За лошадьми.

— Спохватился! Лошади уже возле двора стоят. Сейчас охотнички собираться станут. Через четверть часика тронемся.

— Чего ж не разбудил?

— А помощники зачем? За все сам браться будешь — ничего по-хорошему не сделаешь. Твое дело руководи и налаживай.

Прохор подозрительно посмотрел на старика: не смеется ли он над ним. Нет, Скирлы не смеялся. Напротив, он был очень серьезным, как всегда, когда собирался на охоту.

Только Прошка успел перекусить, как в окно постучали, а потом в дом вошел Тихон Силаев.

— Припаздывают охотнички? — проворчал Скирлы. — Не дело, Прохор.

— Все уже в сборе, — сказал Тихон. — Ждут вас.

— Ну! — обрадованно удивился Скирлы. Подмигнул Прохору. — Что я тебе с вечера говорил? Скирлы умеет в людях разбираться.

— Наши-то в сборе, а где же председатель? — спросил Тихон.

И тут же, будто в сказке, дверь в хату отворилась и вошел Трунов. Может, слышал он вопрос Тихона, а может, простое совпадение, но Трунов, переступая порог, заявил:

— Явился тютельку в тютельку, как было приказано! — И посмотрел для убедительности на часы.

— Тогда будем трогаться… Может, чайку, Николаич? — предложил Скирлы председателю.

— А, пожалуй, не откажусь.

— Садись. Ешь. А мы пока погрузимся. Шубейку-то скинь пока.

Скирлы стал еще раз проверять, все ли необходимое подготовили.

— Волки опять наведывались, — сообщил Трунов.

— Знаю, — сказал Скирлы.

* * *

Ехали на трех лошадях. Ехали молча. Почему-то всем казалось, что разговаривать нельзя. И молчали… Темень — глаз коли. Мороз такой, что воздух стал хрупким и застревал льдинками в ноздрях.

Со стороны глядеть, подумаешь, маленькая партизанская группа. Едут партизаны под покровом темноты в лютый мороз, чтобы внезапно напасть на врага. Едут молча, чутко. Настороженность передалась и лошадям, поэтому не слышно ржания и отфыркивания. Только поют ноющим скрипом полозья да месят рыхлый снег копыта.