Беременность не болезнь - [27]

– Ну и хорошо! Будет дружить с нашим.

– С нашей.

– С нашим ребенком. Трагедия в чем?

– Ты что, не соображаешь? – Катя, как обычно, очень похорошела от ярости. – У Наташки же свой мужик есть. А тут Марашко твой, женатый, между прочим! И что она теперь своему… м-м-м… Андрею скажет?

– Пусть скажет, что это от него.

– Да они не встречались уже черт знает сколько! Я почувствовал, что не в силах вести бессмысленные споры.

– Признаю,- повесил я буйну голову,- моя ошибка. Завтра же пристрелю Марашку, а Наташкиному мужику скажу, что ребенок, например, от тебя.

– Какие все остроумные! – Катя не была расположена шутить. – Прямо сейчас позвони этому уроду и скажи… Сам знаешь что сказать!

Я уже был не рад, что нашел для нас с Катей такую животрепещущую общую проблему.

**

Вопросом, люблю ли я его, Сергей меня сильно озадачил. Я задумалась и обнаружила странную вещь – мы в жизни перестали пересекаться. До такой степени, что мне даже не приходит в голову с ним посоветоваться по поводу, например, плитки. Мы ее купили с Петровичем и Машкой, то есть я заплатила, оформлял все Петрович, а выбирала Маша.

Я от изобилия через десять минут одурела и вообще перестала соображать. Как хорошо было при социализме! Если и был выбор, то примитивный: вам какую плитку, синенькую или зелененькую? О рисунке, размере и прочих глупостях речь не шла. Если бы не ребенок, я бы ничего не смогла купить, я бы заплакала и ушла, не в силах осмыслить это безумное и ненужное многообразие. Но Маша, видимо, принадлежит уже к следующему поколению, она быстро сориентировалась, заявила, что хочет плитку с пингвинчиками, и я почти не удивилась, когда мы ее нашли. Представляете, лет бы двадцать назад такой каприз!

Я, когда была маленькая, обожала рассматривать немецкие каталоги, которые валялись у моей бабушки. Это было что-то невероятное! Тапочки под цвет пеньюара, полотенца в ванне под цвет кафеля, цветное постельное белье… А школьные принадлежности! За любой пенал, который был там сфотографирован (и которые сейчас за копейки продаются во всех магазинах), любой школьник заложил бы не только душу. Это сейчас шариковые

ручки и майки раздаются на всех презентациях, а я хорошо помню, как у нас в городе году в девяностом проходила выставка «Компьютеры в жизни США» и люди душились в очереди, чтобы получить бесплатный пакетик (!), буклетик и значок. Убивались просто.

Короче, трудное у нас было детство, не готовы мы еще к такому изобилию.

– Сергей, как ты относишься к пингвинам? – завела я разговор.

Дело было вечером, когда Сергей уже притащился

с работы.

– Нормально.

– То есть, если у нас в ванной будут пингвины, это нормально? В туалете не нужно, там что-нибудь поспокойнее, а вот в ванной, я думаю, в самый раз…

Я сама себя прервала на полуслове, потому что Сергей смотрел на меня расширенными от ужаса глазами, явно воображая небольшую колонию пингвинчиков, весело бултыхающихся среди льдин.

Минут через десять, когда мы с Машкой наконец отсмеялись и показали ему образцы кафеля, он пришел в себя.

– Ну, девчонки, вы даете! Ладно, пингвины так пингвины. Вы ведь все уже купили, теперь-то чего спрашивать.

Действительно, чего… Какой-то гадкий осадок от этого остается. Как будто мы общежитие строим, а не совместную квартиру. Я ведь жить буду не с Петровичем и не с Людой.

Только я собиралась поделиться своим горем с Наташкой, как нарвалась на очередное потрясение. Подруга взяла трубку крайне бодрая.

– Мы тут отмечаем. Чаем.

– Что? Почему чаем?

– А мне теперь тоже пить нельзя.

– ? Ладно, все, колюсь. Я тоже беременная. Ура?

– Э-э-э… Ура… А-а-а… Уф, ты меня ошарашила. Давно?

– Месяц. Вот это мы и отмечаем.

– Поздравляю.

Дальше я еще что-то автоматически говорила, а сама пыталась сообразить. Если месяц, значит забеременела она сразу после своей депрессухи. С Андреем она уже тогда не общалась, то есть из всех возможных пап остается Марашко. Вот ужас-то! Во-первых, женат, во-вторых, раздолбай редкостный, в-третьих, мы их сами зачем-то познакомили. Хотели как лучше, получилось как всегда.

А может, еще не поздно? Может, еще можно позвонить Андрею, он вернется и вытурит Марашку. Не может же Наталья серьезно любить этого придур… Дурака этого.

– Ты можешь пять минут быть серьезным? – спросил я Марашку.

– Я всегда серьезен.

– Да нет, на самом деле!

– Я на самом деле.

Я посмотрел на трубку, не веря своим ушам. Мы сказали уже по две фразы, а Шура ни разу не попытался выпендриться. Может, я номером ошибся?

– Это очень важно, – на всякий случай уточнил я.

– Я слушаю.

– Понимаешь, шутки шутками, но ты все-таки женат.

Трубка молчала.

– Ты меня слушаешь?

– Да, конечно, – ответил Марашко, – продолжай.

– Дело серьезное, так что будь любезен не ерничать.

– Да, понимаю. Я совершенно серьезен. «Сейчас что-нибудь ляпнет! – понял я. – Ну что за

несолидный тип!»

– Я тут узнал, что Наташа… короче, она беременна.

– Да, знаю, я ее уже поздравил.

– Ага… И чего теперь?

– Как чего? Будет рожать. У нее такой возраст, тянуть опасно, а то второго раза может и не быть.

Шура был таким рассудительным, что это не могло не быть издевательством. А я по-прежнему не понимал, как он меня дурит. У меня аж скулы свело.