Берегиня - [2]

Ночью не спалось. Эпизоды, обрывки мыслей, разговоров вертелись в голове калейдоскопом, и лишь под утро удалось вздремнуть. Затем полдня я уныло смотрел в окно, перебрасываясь с женою необязательными, ленивыми фразами. Праздник так долго ожидаемого отпуска был испорчен еще дома, когда Людмила с деловитой озабоченностью стала перечислять, кому что надо купить. Сразу открылась невеселая перспектива пребывания в Москве: изматывающие хождения по магазинам, толкотня в очередях, грохот подземных электричек. Я знал, что жена небезразлична к музеям и театрам, но, коль запланированы покупки, вряд ли ее хватит еще на что-нибудь — вся выложится на беготню по магазинам.

— Если не найдем тебе приличного костюма, закажем в ателье, — сказала она, когда поезд неспешно подходил к платформе Курского вокзала. — Смотри, тетя Леля!

Я глянул в окно. Моя любимая тетка, сыгравшая не последнюю роль в приключившейся со мной впоследствии истории, бежала по перрону с резвостью отнюдь не шестидесятилетней женщины и радостно приветствовала нас.

С тетей Лелей у меня давняя, особенная дружба. На зимних каникулах в пятом классе мать отправила меня погостить к своей сестре, и с тех пор я обрел удивительного друга. Одинокая, бездетная, тетя Леля привязалась ко мне, но не той эгоистичной привязанностью, какой обычно досаждают чересчур любящие родственники. Мы подружились с ней, как парень с парнем. В то время еще не многие женщины носили брюки, а тетя Леля форсила в них и в коричневой болоньевой куртке с капюшоном. Ей тогда было чуть за сорок, но выглядела она хорошо: стройная, спортивная. Мне нравился ее размашистый шаг и то, как ловко она катается на лыжах в Измайловском парке, куда мы ездили каждый день.

И сейчас, когда увидел ее, на миг мелькнула надежда, что, возможно, удастся улизнуть куда-нибудь подальше от городской толчеи, и, как в детстве, тетка угостит меня пломбиром с орехами, а вечером мы будем играть в шахматы или составлять любимые теткины пасьянсы с таинственными названиями «Узник», «Шлейф королевы», «Марго». Дома нас ждал черный карликовый пудель Филька и накрытый стол, в центре которого красовался мой любимый пирог с малиновым вареньем.

— Ну, варвар, как дела? — задала тетка свой обычный вопрос, когда Людмила, завозившись на кухне, оставила нас наедине. За год на теткином лице, не утратившей озорного выражения, появились новые морщинки, и мне стало грустно при мысли, что она помаленьку сдает, и даже сумасшедшая брэгговская диета из овощей и фруктов с однодневным еженедельным голоданием не в силах вернуть ей молодость. Она вопрошающе смотрела на меня все еще яркими глазами. Я понял, как ей хочется пооткровенничать, но вошла жена, и я ограничился улыбкой, по-видимому, о многом сказавшей тетке. Она понимающе кивнула и потянулась за сигаретами, от которых ее не отлучила даже страстная проповедь американского диетолога. Как и прежде, тетка чадила безбожно, вызывая брезгливую гримасу у Людмилы, не выносящей табачного дыма. Но в гостях приходилось терпеть все, даже ежеутреннюю теткину гимнастику, которой она всегда прямо-таки потрясала нас. Полы комнаты ходили ходуном, когда тетка выделывала на ковре акробатические упражнения. Это была почти цирковая гимнастика, похожая на то, что нынче называют аэробикой, и Людмила всякий раз со страдальческой улыбкой поглядывала на меня, давая понять, что все это она выносит лишь на правах гостьи. А тут еще Филька с лаем прыгал вокруг тетки, и поднимался такой бедлам, что соседка над теткиной квартирой, скорее по привычке, нежели из раздражения, начинала бухать в пол чем-то тяжелым.

Людмила не нравилась тете Леле. С первого дня нашей женитьбы ей казалось, что я достоин более красивой и нежной жены, поэтому тайком жалела меня. Тетка, в свою очередь, всегда раздражала Людмилу экстравагантностью, раскованностью и всякими чудачествами.

Мы с Людмилой с ходу включились в московскую магазинную свистопляску и по вечерам, плюхаясь в кресло перед телевизором, я с грустью думал о том, как бы выкроить время и съездить с теткой за город, чтобы, как в старые добрые времена, порыбачить в пруду.

С небрежением истой москвички тетя Леля каждый вечер устраивала смотр нашим покупкам (что выводило Людмилу из равновесия), разглядывала их и давала ехидные характеристики.

— И на фиг за тыщу миль переться за этой ерундой, — говорила она с присущей ей резкостью.

Людмила хмурилась, мрачно рассовывала по чемоданам тюбики кремов, бутылочки шампуней, коробки конфет, детские махровые маечки, сандалеты и прочую мелочь. Будучи одинокой и немолодой, тетка, разумеется, не имела нужды в подобных вещах.

На седьмой день нашего пребывания она вытащила из кладовки две складные удочки и, хитро подмигнув, заявила, что хочет того Людмила или нет, но завтра мы едем за город, на речку, где хорошо ловятся окуньки. Это решение и послужило началом того события, о котором я сейчас вспоминаю, как о чем-то намеренно посланном мне судьбою для того, чтобы лишний раз напомнить: не все в жизни так просто и обыденно, как нам порой кажется, есть нечто, не укладывающееся в наши повседневные рамки.