Фастина взяла Марка под руку.
– Пойдем, Кловис, – мягко сказала она. – Вернемся домой.
– Если это хоть что-то значит, – сказал Шарвис им вслед, – то кое-что изменилось, и это может дать тебе стимул. Это сентиментально, я понимаю…
– О чем это ты? – спросила Фастина, оглядываясь.
– Ваши окна смотрели на закат, теперь вас будет встречать рассвет. Я желаю вам и вашему потомству всего хорошего. Может быть, я даже когда-нибудь наведаюсь к вам в гости, или вы пришлете ваших детей ко мне.
Даже теперь, навсегда уходя прочь, Марка все еще не был уверен, понимает ли он, что же двигало Шарвисом: коварство или жалость, или все же нейтральность, которой он так упорно придерживался? И основывалась ли она, эта нейтральность, на каком-то более глубоком понимании жизни, которое было доступно только загадочному бессмертному?