Берег Утопии - [11]

Михаил. Сельское хозяйство? Да я скорее удавлюсь, чем буду изучать сельское хозяйство. А вот после трех лет в Берлине меня могут сделать профессором. Я к этому готов. С Фихте меня занесло – признаю, Фихте хотел избавиться от объективной реальности, но Гегель показал, что реальность нельзя игнорировать, понимаешь, отец.

Александр отдает Михаилу журнал.

Александр. Ты просто сменил волынку. Все это, может быть, и подходит Робеспьеру – быть редактором ежемесячного Московского пустомели, я его поздравляю, первый русский интеллектуал из среднего класса, но у дворянина есть свой долг – заниматься поместьем.

Варенька выходит из дома с двумя бутылками красного вина и маленькой корзинкой с лимонами и пряностями.

Михаил. Белинский оказался совершенным эгоистом. Мой долг – это самовыражение. От меня зависит будущее философии в России.

Варенька. Музыканты готовы.

Александр. Мы несем цветы.

Михаил идет вслед за Александром в дом.

Mихаил. Две тысячи в год в счет моего будущего наследства, даже полторы тысячи, отец… я в безвыходном положении…

Варенька направляется к костру. Ей навстречу идет Татьяна, которая берет у нее бутылки с вином и корзинку.

Татьяна. Fête champêtre![18] Как она выглядит?

Варенька. Восхитительно! Как невеста. Александра ее причесывает.

Татьяна. Все будет прекрасно. Только уведите Михаила от отца, пока он…

Варенька. Да! Да!..

Татьяна спешит к костру. Варенька спешит в дом – слишком поздно.

Из дома доносятся громкие крики Александра: «Нет! Довольно!» Он входит в комнату. Михаил плетется за ним, уже без цветов. Варенька останавливается перед дверью и слушает их.

Александр (сердито). Свою жизнь ты растрачивал попусту, вытягивая деньги из друзей и посторонних, да так, что твое имя теперь стало символом обманутого доверия и просроченных счетов. Своих сестер ты отвратил от света отеческой любви и забил им голову либеральной софистикой, которая рядится в идеализм. Своей привычкой совать нос в чужие дела ты разбил им жизнь, как ребенок разбивает яйцо, лишь бы досадить своей няньке. Любовь уже давно была бы замужем за благородным человеком, который любил ее. Вместо этого она обручена по переписке с инвалидом, который, очевидно, не может попить нашей воды даже ради возможности видеть свою будущую жену. Татьяну ты защищал от ее единственного жениха графа Соллогуба так, словно он турок, который намеревается украсть ее.

Пока Александр говорит, он выходит на веранду, где в поле его зрения попадает Варенька.

Да, и ты подстрекал Вареньку бросить законного мужа, которого она сама выбрала, а затем снова подстрекал ее, когда она пыталась помириться с ним, и так до тех пор, пока она чуть голову не потеряла, и теперь она тоже должна ехать и вместе с сыном пить удивительную немецкую водопроводную воду. Дьяков – святая простота – отпустил ее, но теперь, когда я вижу, что вы задумали все это вместе…

Варенька пытается возразить. Михаил кидается в кресло и зажимает голову руками. Александр направляется к костру.

…будь я проклят, если хоть раз еще заплачу за твое упрямство. Ты не поедешь в Берлин. Это мое последнее слово.

Александр уходит. Варенька идет вслед за Михаилом.

Варенька. Зачем тебе понадобилось просить его именно сегодня?

Михаил. От Николая пришло письмо. Дело плохо.

Пауза.

Варенька. Говори.

Михаил. Он больше не может одалживать мне деньги. Тебе придется ехать одной.

Александра просовывает голову в дверь.

Александра (возбужденно). Готово!

Она исчезает. Варенька начинает хохотать в истерическом облегчении.

Михаил. Что же нам делать?

Варенька. Мы не должны подавать вида. Сегодня все должно быть чудесно.

Варенька уходит. В сад входит Тургенев: сцены накладываются одна на другую.

Михаил. Dahin! Dahin! Lass uns ziehn

Осень 1841 г

Татьяна присоединяется в саду к Тургеневу. Ему 23 года. Он двухметрового роста. Голос у него на редкость высокого тембра.

Тургенев. Да, два раза, даже три, считая в гробу… Первый раз я и не знал, что это Пушкин. Это было на вечере у Плетнева. Он как раз собирался уходить, когда я вошел. Он был уже в плаще и цилиндре. Второй раз я его видел на концерте у Энгельгардта. Он стоял, прислонившись к косяку, и с презрением смотрел по сторонам. Я уставился на него, и он поймал мой взгляд и отошел с выражением досады на лице. Я думал, что это из-за меня, но я льстил себе. У него тогда были более серьезные поводы для досады – это было всего за несколько дней до дуэли. Я был мальчишкой – пять лет назад мне было восемнадцать, – Пушкин для меня был полубогом.

Татьяна. Вы писатель?

Тургенев. Нет. Я считал себя писателем. («Стреляет» пальцем в пролетающую птицу. Смеется.)Я охотник. (Пауза.) Но я бы хотел когда-нибудь написать сносное стихотворение. Завтра, например. Здесь так хорошо. Хоть оставайся.

Татьяна(слишком скоро). Оставайтесь. (Пауза.) Михаил написал: «Иван Тургенев мне брат…»

Тургенев. На Унтер-ден-Линден, по дороге к нашему любимому кафе, Михаил описывал мне каждый уголок Премухина. Он только и говорит что о доме.

Татьяна. Здесь он только делал, что говорил о том, как поедет в Берлин. В то время там был Станкевич, и Михаил несколько лет искал денег, чтобы поехать туда. А когда он приехал, то узнал, что Николай за месяц до того скончался в Италии.