Бенкендорф - [6]
Сам Бенкендорф вспоминал об этом так: «Поражённые моим невежеством родители отправили меня в Петербург в модный тогда пансион; им управлял аббат Николь. Этот пансион привлёк всю блестящую молодежь столицы. Мастерство уличных баталий, сила и смелость больше не были востребованы, следовало учиться, заниматься с усердием, а 9-летние мальчики делали это куда лучше меня. Чтобы настичь их, потребовалось три долгих зимних месяца»>34.
Появление такого своеобразного учебного заведения, как пансион Николя, было следствием массовой эмиграции, вызванной событиями Великой французской революции. Если в прежние времена русская знать, желавшая дать своим чадам европейское (в их мнении наилучшее) образование, отправляла детей в Париж, то в начале 1790-х годов сам Париж — его дворянская элита, носители утончённой и возвышенной культуры «старого порядка», — оказался в России. Вместе с семействами французских аристократов приезжали и воспитатели; вследствие страстного желания петербургского света обучать своих наследников вместе с детьми эмигрантов система французского образования начала укореняться и на русской почве. Именно так случилось с аббатом Николем, первоначально — частным учителем в семье графа Мари Габриеля Флорана Огюста де Шуазель-Гуфье.
Этот обласканный двором Екатерины II аристократ в «прежней жизни» был членом Французской академии и послом Людовика XVI в Османской империи. В России граф занял весьма высокое положение, соответствующее, по мнению императрицы, его культурному уровню. Шуазель-Гуфье стал директором Императорских библиотек, президентом Академии художеств и чуть было не возглавил ещё и Академию наук! Всё семейство Шуазеля-Гуфье было принято в великосветских салонах Петербурга, а вместе с ним — и воспитатель молодого графа аббат Николь, когда-то бывший иезуитом и усвоивший иезуитскую систему воспитания. Его педагогическая слава стараниями французской эмиграции выросла и распространилась неожиданно быстро. «Стремление почерпнуть просвещение у знаменитого французского педагога пробудилось в сердцах многих сынов православной России»>35. Можно привести и несколько более позднее письмо «столь известного у нас за самого русского» графа Ростопчина к Николю: «Когда речь идёт о гербах или качестве вина, я охотно советуюсь с г.*** и г.***. Но когда дело касается воспитания, я обращаюсь к вам… Надеюсь, что я этим доказал вам, насколько я люблю моё дитя»>36.
Шуазеля стали умолять, чтобы он позволил сыновьям виднейших российских семейств вместе с его детьми приобщаться к знаниям у «самого» Николя. А поскольку аристократический дом французского графа невозможно было обратить в учебное заведение, даже самое привилегированное, то появилась мысль открыть в Петербурге специальный французский институт или пансион, благо у Николя был опыт — во Франции он возглавлял престижный колледж Святой Варвары.
Пансион открылся в 1794 году. «Он (Николь. — Д. О.) нашёл в отличающемся хорошим воздухом квартале на берегу чудного канала Фонтанки дом, расположенный между двором и садом. Каждый из… учеников имеет свою особую комнату, за которой наблюдает воспитатель из окна, проделанного в занимаемых ими покоях и позволяющего видеть все двери пансионеров», — расхваливал своего соотечественника и единоверца аббат Жоржель, живший в Петербурге в 1799–1800 годах>37. Первыми учениками Николя стали юные Юсуповы и Голицыны. В пансионеры к Николю стремились многие, но в год открытия заведения аббат согласился принять только шестерых воспитанников.
Шарль Доминик Николь был потрясён неожиданно представившейся возможностью реализовать свои педагогические воззрения. «Подумать только! — восклицал он в одном из писем. — Проект, родившийся в аллеях Люксембургского сада, пересёкший Францию, Голландию, Германию, Италию, избегнувший столько бурь и невзгод, прибыл из Константинополя в Санкт-Петербург, чтобы осуществиться именно здесь!»>38
Николь намеренно сделал свое заведение особо привилегированным. Цена за обучение в нём составляла неимоверную для того времени сумму в 1500 рублей в год (потом она только росла). Именно из-за непомерной платы Пушкины отказались от идеи поместить к Николю своего сына Александра.
Тем не менее, несмотря на чрезвычайно высокую плату, число пансионеров быстро выросло до 12, затем до 24, а в XIX веке достигало даже 33 человек. Знать считала это заведение необыкновенно престижным. Помимо Юсуповых и Голицыных здесь получили воспитание Орловы, Нарышкины, Гагарины, Меншиковы, Плещеевы, сыновья принца Вюртембергского, Гурьева, Кочубея, а также Волконские, Полторацкие, Дмитриевы, Потёмкины…
И Бенкендорфы.
Самое время отметить, что понятие «иезуитское воспитание» весьма далеко от расхожей трактовки «иезуитского» как чего-то жестокого, холодного и коварного. Как раз наоборот, для XVIII века система иезуитского воспитания считалась одной из наиболее продуманных и передовых. Её хвалили Вольтер и Монтескье, а в XIX столетии Шатобриан отзывался о ней в своих записках: «Образование никогда больше не поднималось так высоко… [Иезуиты] были особенно приятны для молодежи; их учтивые манеры устраняли из их уроков педантический тон, который отталкивает детей. Так как большую часть их учителей составляли писатели, известные в свете своим изысканным стилем, то молодые люди считали, что они находятся в знаменитой Академии»
Легенды о Николае I (1796-1855) начинаются с тайны его рождения и множатся вплоть до смерти. Один из самых мужественных и красивых русских императоров надолго вошёл в ряд «антигероев» отечественной истории. Старым и новым ниспровергателям удобно было сваливать на самодержца грехи казнокрадов, бюрократов, бездарностей. Ради этого, правда, приходилось замалчивать водружение русского флага над устьем Амура, освобождение Греции и значительной части Армении от османского гнёта, подготовку университетских профессоров за границей на государственный счёт, создание единого Свода законов и стабильной финансовой системы и даже появление столь привычных ныне Сберегательного банка и рождественской ёлки… И сколько бы ни противопоставляли царствования Николая I и Александра II, отца и сына, преемственность их очевидна.
Тернистый тысячемильный путь от фермерской хижины на окраине цивилизации до Белого дома Авраам Линкольн — дровосек, плотогон, почтовый служащий, юрист, конгрессмен — прошёл за полвека благодаря таланту, предприимчивости, тяге к самосовершенствованию. Линкольн не был любимцем судьбы: прогорал в бизнесе и годами выплачивал непомерные долги, лишился матери, сестры, возлюбленной и двоих сыновей. Его отодвигали локтями коллеги-адвокаты, оставляли без места в Конгрессе и сенате политические оппоненты и даже товарищи по партии: его обзывали то безбожником, то «рабовладельческой ищейкой», то кровожадным тираном.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.