Белый ворон - [2]

– Слышишь? – спросил Бандурко, совершенно бессмысленно приложив палец к губам.

– Нет.

– Собаки из Четвертне.

Я тоже бессмысленно напряг слух и вроде услыхал собачий лай, но это вполне мог быть звук от падения обломившегося сука, а могло быть игрой воображения или просто страхом перед пустотой леса, в которой нет даже собак. Бандурко швырнул в снег «косиньер» и встал.

– Ему бы «костлявой» называться. Идем.

И он двинул вперед с таким видом, будто поднялся со скамейки в парке и теперь направляется на прогулку куда глаза глядят.

Через некоторое время старый буковый лес поредел, буки стали ниже, а потом вообще исчезли. На плоской вершине росли рахитичные вербы и березки. Несколько корявых сосен цеплялись за воздух спутанными, как корни, ветвями. Кое-где, подобно колоннам несуществующего собора, высились огромные трухлявые пихты. Их стволы были насквозь продырявлены. Сквозь них продувал ветер. Я подумал, что в округе, должно быть, полно дятлов.

– Здорово вырубили, – заметил Бандурко. – Вот только потом не знали, что с этим делать.

Лежащие на нашем пути бревна были вовсе не буреломом. В подтаивающем снегу было видно, что их торцы ровно обпилены. Немного это напоминало виденные в кино покойницкие. Наваленные друг на друга тела, лежащие крест-накрест, выглядывающие друг из-под друга, неподвижные, с червями внутри, с гниющей, облезающей кожей снаружи. Мы перелезали через них, перелезали, перелезали. Огромная вырубка перед нами выглядела как амфитеатр. Теплый ветер обнажал торчащие пни. Можно "было забраться на самый верх этого театра, занять место и наблюдать постепенное изменение пейзажа, сужение белизны, возникновение серых и черных пятен. Чертовски неспешное представление.

Лес кончился, и мы ощутили, что находимся в горах. И слева, и справа горизонт был ограничен небом. Серым, перевернутым, разбегающимся в разные стороны, но все равно небом.

– Это может быть Ицкова гора, – заметил Василь Бандурко. – Ицкова. Это ее так вырубили. В хорошую погоду с нее можно увидеть Писаны Врх.

– Что?

– «Врх». Это на словацком, потому что эта гора уже в Словакии.

Он пошел медленней и стал глядеть вправо, словно хотел увидеть этот самый «Врх», а потом сказал:

– Итак, мы не знаем, где находимся, да?

– А я и с самого начал не знал.

– Ну ладно. В таком случае будем считать, что это и есть та самая сраная Ицкова гора, и, значит, нам нужно будет за вырубкой повернуть налево и скатиться кубарем на самое дно долины, а там будет большой ручей. По-настоящему большой. Мы пойдем вниз по этому ручью и к концу дня будем на месте.

2

Я всматривался в черный циферблат. На нем играли красные отблески, но это было кажущееся движение. Золотые стрелки стояли на месте. И только секундная изо всех сил пыталась справиться с ночью. Близилась полночь. Время от времени я погружался в какое-то подобие дремоты. Но это не был сон. Мысли не могли достичь тяжести видений. Мне никак не удавалось поплыть по их течению, веря в них, как верят в сновидения. Бандурко лежал по ту сторону костра и, похоже, дрыхнул. Положив голову на бревно и сложив руки на животе, он дышал ровно и неспешно; лицо у него было спокойное и неподвижное. Его х/б штаны нагревались, от ткани шел горячий пар, и Бандурко, наверное, было жарко, потому что время от времени он подергивал ногами.

Я лег на бок и придвинул колени к огню. Подумал, что в конце концов я все-таки высохну и перестану дрожать.

Это была никакая не Ицкова гора. Бандурко нужно было за что-то уцепиться, вот он и откопал в памяти это название: ведь даже если блуждаешь, нужно произносить какие-то названия. Мы прошли через всю вырубку, спустились по склону, поросшему молодыми сосенками, и увидели ручей. Но у Бандурко уверенности не было.

– Маленький какой-то. И течет в другую сторону. Должно быть вниз направо. А он течет влево.

Желтая илистая вода неслась у наших ног, а мы бездумно смотрели на этот ручей, который заупрямился и потек в противоположном направлении. На дне яра темнота так сгустилась, что лица наши посерели, лишились черт, и мы выглядели совсем как глиняные изваяния, случайные фигуры, слепленные из грязи и такие же хрупкие, как все остальное вокруг, как обрывистый берег, с которого ежеминутно падали комья земли.

– Придется перейти через него и подняться на противоположный склон.

– Ну так пошли подниматься, – буркнул я и съехал на заду прямо в мутные водовороты. Вода Доходила до колен, на середине было чуть поглубже, но, чтобы выбраться из русла, нам пришлось пройти несколько десятков метров вниз, потому что берег тут представлял собой отвесный глинистый обрыв.

Спустя полчаса мы были на вершине.

– Что за блядская погода, – бурчал Бандурко. – Скоро станет совсем темно.

И тут лес начал редеть. Мы перестали спотыкаться о пни и поваленные ветром деревья. Исчезли поляны ежевики, снег здесь лежал большими гладкими пятнами, и только кусты можжевельника торчали тут и там и выглядели так, словно поджидали, когда мы к ним присоединимся. А потом черное и серое полностью пропали. Мы вступили в белизну, может, и не наичистейшую, но липкую и материальную. Склон плавно шел под уклон, а мы брели и брели в какой-то взвеси, в сахарной вате, в ледяной паровой бане.