Белый ворон Одина - [160]

После этого воцарился совершенный хаос. Враги, уже было изготовившиеся брать наш струг на мечи, нежданно-негаданно стали свидетелями смерти своего предводителя. На их глазах Квельдульва зарубили, словно холощеного барана! Неудивительно, что подельники Ночного Волка растерялись. Зато побратимы явно воспряли духом. Всей гурьбой они бросились к тому борту, который был ближе к неприятельской лодке. Струг опасно накренился, но моим молодцам это было лишь на руку. Перегнувшись через борт, они принялись колоть и разить копьями замешкавшихся врагов. Те, наконец, опомнились и, схватившись за весла, попробовали удариться в бегство.

Поздно. По команде Сигурда лучники открыли стрельбу, и люди Квельдульва один за другим падали под смертоносным дождем. В живых не осталось никого. Когда предсмертные крики и стоны стихли, Сигурд выпрямился в полный рост на носу своей лодьи и отсалютовал мне обнаженным клинком. Его команда тем временем подгребла вплотную к поверженной лодке Квельдульва. Дружинники Сигурда побросали свои луки и, пустив в ход ножи, добивали раненых врагов.

— Все это не имеет никакого отношения к Владимиру, — уверил нас Сигурд. — Лишь только мы обнаружили, что Квельдульв сбежал, князь тут же послал меня к вам на помощь. Мой господин умеет возвращать долги.

— Я понял тебя, Сигурд Меченый, — ответил я.

Тот, удовлетворенно кивнув, помолчал несколько мгновений и добавил:

— Позаботься о моем племяннике, ярл Орм. Мне пришлось долго дожидаться встречи с Олавом… и я не хочу снова его потерять.

— Этот мальчик находится при мне с тех пор, как мы спасли его, — напомнил я. — И пока никто не причинил ему вреда.

Произнося эти слова, я положил руку на плечо Вороньей Кости и почувствовал, как он дрожит. Немудрено, ведь этот ребенок только что собственноручно убил человека. Однако, заметил я, дрожит он гораздо меньше, чем тогда, в Новгороде. Мы все привыкаем к убийствам, и с каждым разом они становятся для нас все меньшим потрясением. Настанет время, когда Воронья Кость будет чувствовать себя прекрасно после ратных трудов.

— Чужие земли все ближе, там полно сладостей… А потом отправимся домой, — вклинился новый голос в нашу беседу, и я сразу же его признал.

Вспомнил я и эти слова, давным-давно сказанные Коротышкой Элдгримом в утешение раненому Козленку. Мальчишка тогда поймал вражескую стрелу на берегах Кипра и несколько дней находился между жизнью и смертью. У Ионы Асанеса до сих пор сохранился белый шрам на боку, но сейчас этот шрам был глубоко запрятан под нарядной одеждой и голубым плащом. И стоял Иона не рядом с нами, а в лодке воеводы Сигурда.

— Хейя, Козленок! — обрадовался Коротышка, увидев Иону Асанеса. — Ты, я вижу, в подходящей компании.

— В самом деле? — усомнился Иона, с надеждой глядя в нашу сторону.

Ответ он получил от Торгунны, которая с трудом поднялась на ноги и подошла к борту струга. Некоторое время она молча стояла, опираясь на руку сестры. Затем так же молча плюнула в воду. Смертельно побледнев, Иона отшатнулся. У него вырвался громкий стон, в котором слышалось неподдельное страдание.

— Прощения не будет? — тихо спросил Финн.

Торгунна обратила на него бездонный взгляд своих темных глаз.

— Пусть вымаливает прощение у Белого Христа, — хрипло выговорила она. — Моя же обязанность заключается в том, чтобы ускорить их встречу. Больше Ионе Асанесу я ничего не должна.

С этими словами Торгунна передала мне меч своего мужа. Это прозвучало жестоко. И достаточно твердо, чтобы положить конец дальнейшему обсуждению. Да никто и не был склонен к разговорам. Финн до сих пор болезненно морщился, держась за ребра, а в моей голове плескались дурнотные волны боли.

Побратимы снова сели за весла. Наш струг медленно удалялся от лодьи, в которой остались Сигурд с Ионой Асанесом. А я так и стоял на носу судна: одна рука сжимает рукоять Квасирова меча (я ощущал ее обличающую тяжесть), другая лежит на плече Вороньей Кости.

Тордис удалилась с Финном осматривать его ушибленный бок. Предоставленная самой себе Торгунна подошла к борту струга и встала там, устремив взгляд в темную воду, где упокоился ее муж.

— Думаю, Квасир останется доволен, — сказал я. — Ибо самое лучшее траурное подношение — это труп врага у ног воина.

Лицо Торгунны осветила благодарная улыбка. Она смотрела на меня, но, скорее всего, не видела, поскольку глаза ей застилали слезы.

— Я хочу, чтоб ты помнила: двери Гестеринга всегда открыты для тебя, — добавил я, рассчитывая утешить ее.

Торгунна смахнула слезы с глаз костяшками пальцев.

— Думаю, Ингрид так пригрелась в Гестеринге, что не захочет возвращать ключи от поместья, — сказала она, и в глазах ее блеснул былой огонь.

— Мы могли бы пожениться, — улыбнулся я. — Тогда никто не посмеет оспаривать твои права.

Слова эти вырвались у меня в качестве дружеской шутки. Но стоило мне их произнести, и я понял, что это будет правильное решение. Именно так и следует поступить! Эта неожиданно возникшая уверенность стала такой неожиданностью для меня, что я замер на месте. Просто стоял и моргал, как последний дурак. Торгунна была удивлена не меньше моего. Она открыла рот и молча закрыла. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и выпалить мне в лицо: